Продолжаем публикацию документов о кровопролитных событиях в Ташкенте, связанных с попыткой антисоветского переворота под руководством 23-летнего военного комиссара Туркестанской Советской Республики (ТСР) Константина Осипова. В этот раз перед вами печатавшийся частями, в нескольких номерах газеты «Голос Самарканда», стенографический отчет объединенного заседания исполнительного комитета Самаркандской области, представителей профсоюзов и Красной армии, состоявшегося 25 января 1919 года.
О происходящем рассказывают Артемий Панасюк, с 19 по 21 января - председатель временного военно-революционного совета ТСР, и Дмитрий Саликов, большевик, до начала восстания бывший членом коллегии Народного комиссариата путей сообщения ТСР. Впоследствии, в том же 1919-м, Саликов был членом ЧК, в течение четырех месяцев занимал должность председателя республиканского реввоенсовета, затем работал в разных местах СССР.
При ознакомлении с отчетом в глаза бросается то, что выступающие явным образом избегают говорить о тех действиях правительства ТСР, которые спровоцировали попытку переворота, и намеренно уходят от осмысления его причин, именуя восставших «белой гвардией», как будто это всё объясняет. Напомню, что среди главных организаторов восстания были большевики с дореволюционным стажем - Осипов и Агапов, а подавить его удалось в значительной степени благодаря левым социалистам-революционерам (эсерам) и вступившим в Красную армию австро-венгерским военнопленным. Одновременно в докладах выступающих проскальзывают фразы об истреблении «буржуазии» и офицерства. И это не просто слова.
«Большевики арестовывали без разбора всех представителей буржуазии и всех, кто не мог представить доказательства своей изначальной приверженности коммунистическим принципам, и расстреливали их без суда и следствия. Они прочесывали дома целыми улицами, выводили юношей и мужчин в возрасте от 15 до 65 лет, ставили их рядами, раздевали и расстреливали одного за другим.
Один большевик хвастался, что расстрелял своими руками 758 человек, также много женщин было расстреляно без суда», - пишет историк Марко Буттино в книге «Революция наоборот». По его словам, обезумевшая и милитаризованная власть сеяла террор в европейских кварталах Ташкента; жертвами этих расстрелов стали от двух до четырех тысяч человек.
В своих воспоминаниях Саликов уже по-другому оценивал причастность к перевороту левых эсеров. По его утверждениям, они «саботировали очищение Туркестана от махровых контрреволюционеров и вредителей» - иначе говоря, выступали против бессудных казней. Саликов прямо обвиняет их в связи с восставшими, и даже идет на прямой подлог, рассказывая о разоблачении Агапова (Василий Агапов - большевик с дореволюционным стажем, лично знакомый с Лениным. (В 1917-м он был первым народным комиссаром внутренних дел Туркреспублики, в 1918-м некоторое время исполнял обязанности председателя Совнаркома, то есть, главы правительства; в начале 1919-го - комиссар главных мастерских Среднеазиатской железной дороги – ред.)
Он воспроизводит разговоры, которые Панасюк, до весны 1917 года – левый эсер, вёл с организаторами крестьян на станции Кауфманской (ныне город Янгиюль – ред.), но вместо Панасюка приписывает их «нескольким членам ревкома», которые «подошли» к телефону, «ответили» и т.д. Георгий Колузаев, командир вооруженного отряда рабочих, сыгравший важнейшую роль в боях с отрядами Осипова, упоминается у него в качестве вредителя, который не желал преследовать беглецов, отговариваясь тем, что сначала ему надо починить пострадавший в боях бронепоезд. По мнению Саликова, левые эсеры не случайно дали Осипову возможность уйти – они боялись его поимки, ибо он разоблачил бы предательство их лидеров.
Не исключено, что чекист Саликов имел отношение к тому, что в конце 1937 года НКВД сфабриковало дело о существовании в рядах Красной армии подпольной эсеровской организации, в руководстве которой был обвинен Иван Белов, в 1919 году командовавший гарнизоном ташкентской крепости. В 1938-м он был расстрелян, как и большинство участников подавления восстания: Георгий Колузаев, Дмитрий Манжара, Павел Домогацкий, Константин Успенский и многие другие, в основном, левые эсеры. Видимо, в числе репрессированных оказался и Артемий Панасюк, поскольку его имя оказалось вычеркнуто из всех документов и почти нигде не упоминается.
Публикуемый отчет слегка отредактирован : исправлены явные ошибки, сплошные куски длинного текста разбиты на смысловые абзацы, разное написание отдельных названий унифицировано, а отдельные фразы, на которые хотелось бы обратить особое внимание, выделены полужирным шрифтом.
«ГОЛОС САМАРКАНДА, 25 ЯНВАРЯ 1919 ГОДА, № 17
Стенографический отчет объединенного заседания исполнительного комитета Самаркандской области, представителей профессиональных союзов и представителей Красной армии делегатов от 25 января 1919 года.
В 4 с пол. часа дня Смирнов объявляет заседание открытым.
Я должен вам (пропущено) радостную телеграмму (…).
(Несколько абзацев в газете заклеены бумагой, из дальнейшего текста следует, что после него выступает Артемий Панасюк, принимавший активное участие в подавлении восстания под руководством Осипова; (при первой возможности пробел будет восстановлен – ред.).
…Ермолов и Саликов скажут о внутренних событиях.
События ташкентские развивались так: никто не знал и не мог верить, что тов. Осипов, бывший товарищ, конечно, как идейный коммунист, что он изменит. Я сам, когда получил его письмо, не верил своим глазам. Всякая контрреволюция и события ищут причины, чтобы можно было зацепиться и как-нибудь начать.
Было дело так: в крепости возник пожар, на этот пожар приехал тов. Цируль – начальник охраны города. Оказалась машина неисправна и на него солдаты напали, - что у него насос неисправен, обругали и чуть не избили. Для выяснения этого вопроса послана была комиссия в крепость, в учебную команду, выяснить причину пожара и виновников оскорбления начальника охраны города. Они этой комиссии сказали: «Если хотите расследовать, вызовите всех вместе, а по одному ничего не скажем». Комиссия вступила в пререкания, и они предложили ей убраться. На заседании исполнительного комитета было постановлено разоружить учебную команду крепостную и расформировать.
Члены Совнаркома Туркестанской Советской республики
Центральный комитет утвердил постановление и поручил разоружить военному комиссару (Константину Осипову – ред.). Военный комиссар под этим предлогом взял начальника гарнизона крепости, сказал, что сегодня он будет дежурить, и на себя берет всё, и сегодня ночью непременно разоружит эту банду. Осипов сам поселился в казармах 2-го полка и оттуда начал действовать. Большинство его армии состояло из офицерства и мусульман.
Мусульмане, конечно, народ такой, что куда толкнут, они идут. Тем более военный комиссар. Значит, взял под этим предлогом броневик, 4 орудия туда, во 2-й полк, и с 18 на 19 ночью вызвал Вотинцева, Фигельского, Финкельштейна, Шумилова и др. Вызвал Осипов по телефону: могут быть разные недоразумения; конечно, раз идет разоружение части крепости. Товарищи сели на автомобиль и поехали, и тут же были арестованы, часть избита, но не расстреляны. Осипов объявил их арестованными.
Когда Вотинцев спросил, кто предатель, он ответил: я предатель. В это время Тишковский (в своих воспоминаниях, изданных в 1925 году, Панасюк называет другую фамилию человека, прибывшего к ним на переговоры, – Гагинский, бывший офицер. Скорее всего, в своем выступлении на съезде он ошибся, так как вряд ли Тишковский, один из руководителей восстания, отправился бы в руки к своим противникам; Саликов позже писал, что приезжал капитан Гагинский – ред.), который [на следующий день, 19 января] поехал к нам на переговоры, с 50-ю кавалеристами и офицерством, принимали меры арестов по городу.
В комитет [Ташкентской партийной] дружины заезжали арестовать. Бросили бомбу в здание дружины. В партиях как л. с.-р. (левых эсеров – ред.), так и коммунистов-большевиков переарестовали, кого нужно было, а в час, когда узнали, что идут аресты, начали скрываться комиссары, и есть некоторые, которые скрылись. Автомобиль целую ночь ходил по городу без огня.
Никто уже ничего не мог сделать, Белова (комендант Ташкентской крепости, левый эсер – ред.) тоже вызывали во 2-й полк, 4 раза звонил Осипов, но Белов всё-таки говорил, что никогда так не было, и в это время не мог поехать. Колузаева тоже вызывали туда, он не поехал. Вообще, были свои причины, т.к. случилось какое-то облако над Ташкентом. Видно было, что что-то будет. Значит, к утру, часов в 6, 19-го числа, Колузаев распорядился дать тревожный гудок, чтобы собрались с оружием. Гудок продолжался около полчаса.
В это время я как раз, будучи случайно на партийном съезде, т.к. на квартиру было поздно идти, пошел в вагон и там ночевал. Когда гудки кончились, стали выяснять причину. Постановили всем по цехам, мастерским, профессиональным союзам разбиться на полки. Образовалось четыре полка. К нам потом во время организации примкнул 4-й полк и автоброневая рота. Никто не знал, что там. Нужно было отстоять железнодорожный район. Левым флангом тов. Якименко командовал, правым флангом - т. Рубцов и т. Данилов, а центром командовал сам тов. Колузаев и помощник.
Был организован тут же революционный совет. В революционный совет вошли представители от фронта, какие были, представители от власти, от Совета народных комиссаров, которые попали в [Среднеазиатские железнодорожные] мастерские (являвшиеся оплотом рабочих – ред.), Красной гвардии и железнодорожного совета. Был избран президиум. Я был избран председателем [Реввоенсовета], также избран товарищ и секретарь.
Первым делом нужно было выяснить, в чем дело, что такое. Было внесено предложение послать связь (связных – ред.) во все части города от нас, от нашего революционного совета, выяснить, в чем дело. Было намечено во 2-й полк два человека, в 4-й два человека, в школу инструкторов 2 человека, в Дом свободы (с 1917 года в здании размещался Ташсовет, в советское время - кинотеатр «Имени 30-летия комсомола, – ред.) 2 чел., в Белый дом (бывшая резиденция туркестанского генерал-губернатора – ред.) 2 чел., в профессиональные союзы городские 2 чел., и в крепость 2 чел., чтобы выяснить, с кем имеем дело.
Осталось в революционном совете мало людей. Начали ожидать, что будет, какие донесения будут. Связь вернулась раньше всего из 4-го полка, который стоит за мастерскими. Полк всецело присоединился к рабочим и делегирует 2-х представителей. Школа инструкторов тоже присоединилась, решив, - если здесь дрязги (имеются в виду напряженные отношения между большевиками и левыми эсерами – ред.), то обойдется без боя, а если контрреволюция, то будем сражаться.
Вторая связь пришла из 2-го полка от Осипова, принесла его письмо, и пришел с ним Тишковский, бывший офицер. Наши делегаты сказали, что видели лично Осипова и им подписано письмо. Не знаю, известно ли вам это письмо. Такого рода надпись Осипова была на мандате наших товарищей (читайте надпись на мандате). Подлинник руки тов. Осипова есть на пропуске – Президиума не было, я был один, когда читал. Товарищи говорят, что много говорить не будем, а этот делегат, который с ним пришел, скажет.
В это время были выпущены воззвания, [такие] как это письмо, - об учредиловке (Учредительном собрании, то есть, представительном органе всего народа, а не только двух захвативших власть партий – ред.). Одно с подписью «Временный комитет», другое – «Временный комитет – Осипов, Тишковский и Гриднев». Третье воззвание было подписано так: «Председатель временного комитета Осипов».
В их воззваниях говорилось, что большевики побеждены, и временный комитет созывает учредилку, и, дескать, будет всё – и хлеб, и керосин, и т.п.
[Панасюк зачитывает воззвание]
«Товарищи рабочие и товарищи солдаты. Власть насильников и узурпаторов пала. Каждый может вздохнуть свободно, свободно мыслить и говорить. Товарищи рабочие, вас делали насильниками, убийцами, опричников Николая – и тех превзошли опричники большевиков. Опомнитесь, пока не поздно. Голод и безработица разрушают счастье ваших семей и снова вернетесь под ярмо большевистского рабства.
Дети ваши уже помнят, кто губит их. Нам обещали мир, зато всю землю залили кровью братской, обещали хлеб, но голод начинает свое царство, призываю вас под знамя восстания против насильников народа русского. Враги народа Туркестана: Фигельский, Войтинцев (пишется и Вотинцев; председатель Ташкентского совета, председатель правительства Туркреспублики – ред.), Малкоф, Финкельштейн, Фоменко, Червяков (председатель чрезком) (председатель недавно созданного военно-полевого суда ТСР – ред.) пришли сами, изъявили покорность, но гневу массы не было предела, и они были растерзаны.
Командующий восками Туркестанской Демократической Республики Осипов».
1-й кавалерийский полк, 2-й полк, 2-я полевая батарея, Авиационная команда, Автоброневая рота, крестьяне поселков Никольского, Троицкого и другие граждане добровольцы, всем добровольцам, присоединившимся, дается полная неприкосновенность личности.
Мне интересно было говорить с делегатом, но видно, что [он] офицер, и я знал, что [он] будет говорить. Когда пришел к нам, он думал, что, действительно, дело подготовлено в мастерских, так как было секретное заседание в мастерских за день раньше, и было условлено, что Агапов и Попов возьмут всё в свои руки. Когда пришел к нам, он думал, что, действительно, дело подготовлено в мастерских, так как было секретное заседание в мастерских за день раньше, и было условлено, что Агапов и Попов (одни из организаторов восстания, работавшие в главных железнодорожных мастерских – ред.), а также уполномоченный по созданию Красной Армии Туркестана; в 1919-м - председатель совета комиссаров железнодорожных мастерских – ред.) возьмут всё в свои руки.
Но когда увидел, что председательствовал не Агапов, он спросил, кто я. Я сказал: «Агапов арестован». Он говорит: «Товарищи, мы против рабочих не идем. Ни одного рабочего мы не тронем, а мы идем против советских деятелей, против комиссаров, узурпаторов и т.п.». Начал в такой форме говорить, и говорит, что никто не годится: «Я 50 человек переарестовал с 3-мя бомбами, и то одну только израсходовал, а две остались. Значит, это мыльный пузырь – ваша организация, и лучше давайте сговоримся. Подчинитесь Временному комитету, который есть военная диктатура, а после этого созовем учредиловку, рабочие управлять не могут, а пусть во власть идет интеллигенция, которая может управлять».
Я вынул револьвер и говорю: «Если не замолчишь, то застрелю». Им донесли, что мастерские переходят к ним. Я разыскал Колузаева, которого в то время не было. Делегат стал уже помягче говорить. Мы решили послать Осипову письмо за подписью моей и Колузаева о том, что или он с ума сошел, или насильно взят. Так пусть имеет мужество написать нам. Если к 5-ти часам не придет, тогда за нами право действовать, и мы откроем военные действия со 2-м полком.
В это время во 2-м полку шла полная мобилизация. Вся буржуазия, гимназисты, ученики получили винтовки: вооружались. Город был почти весь в их руках. Только железнодорожный район и крепость в наших руках, но мы ничего не предпринимали, не знали с кем драться. Ответа не было, и Тишковский (Гагинский – ред.)жалел, что сам Осипов не пришел. Наши делегаты не пошли во 2-й полк для связи п. ч. [потому что] они сказали, что «нас могут расстрелять, раз мы не согласились с их предложением». Мы предложили им провести этого делегата с белым флагом до передовых позиций. Так и сделали.
В 2 часа ночи сделали заседание, которое продолжалось до 5-ти часов утра. Разработали план действий на день, посредством женщин имели связь с крепостью, и начали военные действия.
Военные действия открылись с 5-ти часов, но это была организация (начало – ред.), а с 6-ти часов перекрестный огонь по 2-му полку и городу. Огонь из 3.6, и 8 д. [дюймовых] мортир. Наша стрельба не нравилась им. Огонь такой, что жители мирные и дома почти не пострадали, а исключительно попадали во 2-й полк, где стояли их батареи и т.п.
Все наши товарищи, бывшие там в плену, удивлялись, что снаряды ложились именно туда, куда нужно. Где построится буржуазия, их сметало снарядами. Они тоже били по нас и по крепости, но их снаряды до нас не долетали. Ими была окружена крепость, но т. Белов, имея около 500 человек, всё-таки крепость отбил, и они, как говорил один офицер, который попал к нам в плен, все сожалели, что всё выходило не так, как они хотели.
По плану у них есть кавалерийский полк, где оказалось 50-60 чел., рота авиационная, школа инструкторов, автомобильная рота, а во время боя все перешли к нам. Они говорили, что их ввели в заблуждение. У нас выступила вся партийная дружина, и те товарищи, которые не имели в это время винтовок – беспартийные и не были вооружены, все как один человек встали на защиту Советской вл. Винтовки всем были розданы. Армия с каждым часом усиливалась и помощь, куда требовалось, выполнялась.
План, который был намечен, нами выполнялся блестяще. Левому флангу была задача соединиться с крепостью, занять белый дом, Центральный комитет и встать к старому городу (европейский новый город был построен рядом со старым, населенным мусульманами, который изначально и был Ташкентом – ред.). В старом городе в это время тоже царствовала учредиловка. Начались манифестации
Баи начали арестовывать партийных людей, но как поворот (перелом ситуации – ред.) пошел в нашу сторону, так в старом городе начали скрываться, и взяли власть партийные, и стали производиться аресты и расстрелы. Долго очень не сдавался Турпуть (комиссариат путей сообщения – ред.), т.к. там они засели. Здание большое. 2-й полк был разбит, начал отступать, но не подавал виду. Арестованные думали, что полк в их руках.
Остались мусульманские части, которые не знали – в чем дело. Поставили караул и стоят. Отступление было в сторону военного училища и кадетского корпуса, но наш правый фланг пресек их отступление. Вечером часа в 4 орудийная перестрелка кончилась, а была только ружейная и пулеметная. В 10 часов замерло и как будто стало тихо.
Сделали заседание и выяснили, что дела блестящи. Всё занято нами. Т. Колузаев сказал: «Разработаем план на завтра, но я уверен, что завтра не придется драться с ними, они постараются скрыться, п. ч. их мало осталось. Только надо принять меры, чтобы они не сбежали – пресечь путь».
Меры были приняты, но был такой сильный мороз, и товарищи вышли на скорую руку в одних пиджаках, п. ч. в мастерские принимали, а пропуска не давали, только на позицию. Сильный мороз повлиял, и караул наш не в состоянии был выполнить то, что необходимо: где нужно было 30 человек, стояло 10, где 10 - стояло 2 или 3 человека. Не могли выдержать целую ночь и пресечь отступление Осипова с шайкой.
Утром выяснилось, что в 4 часа утра Осипов со своей бандой (одни говорят – 300 человек, другие – 150 чел.) отступил по Чимкентскому тракту к поселкам Никольскому и др. Рабочие, которые ехали в город и встретили их, говорили, что у них одна пушка, пулемет и грузовик. По пути они отбирали лошадей и таким образом уезжали. Вот общая картина этих самых событий.
В это время в городе были приняты меры против грабежей, насилия, и нужно сказать, что со стороны рабочих никаких насилий и грабежей не было. Обыски были и аресты, но насилия ни над кем не было. За всё время событий в течение двух суток, помню только четырех красноармейцев, которые что-то потащили, и их товарищи красноармейцы тут же с ними разделались и хотели расстрелять; они посажены и пока не расстреляны. Одним словом, всё образцово. Рабочие все, как один, встали и поняли положение вещей и, кто был способен, тот пошел бороться. Вот – общая картина событий. Скажу еще как, по окончании этих событий, организовалась власть.
21 [января] в 8 часов вечера были события закончены. Меры были приняты для поимки Осипова. Поручили т. Белову, который организовал 100 чел. кавалерии и пехоты, 1 пушку, автомобиль, лошадей, и такой отряд должен был пуститься в погоню.
Было донесено, что Осипов остановился на отдых в 20 верстах [от Ташкента], а утром донесено, что в 40 верстах от города.
Там мобилизуют крестьян, за деньги николаевские покупают лошадей и мобилизация идет полная. Всё бывшее в банке золото, 52 тысячи, взято ими. Деньги общероссийского образца – 4 миллиона, взяты ими. Бон туркестанских они не брали. Весь центральный комитет, белый дом и все учреждения советские ими сильно исковерканы, мебель перебита, бумаги все перепорчены, [печатные] машинки – и те разбиты. Квартиры в общежитии центрального комитета все перерыты.
После этих событий на 21-е было назначено [революционным] военным советом объединенное заседание всех правительственных организаций, членов центрального комитета, оставшихся в живых, военно-революционного совета, совета комиссаров, Ташкентского совета и уездного совета. Было около 150 или 158 делегатов на этом объединенном заседании и военным советом выдвинут был на повестку вопрос о закреплении советской власти и организации верховного органа до созыва 7-го съезда.
Единогласно было принято (ни одного «против» не было) решение – об организации временного революционного совета, который является президиумом центрального комитета, совета комиссаров, и главная его задача – борьба с контрреволюцией. Он будет верховной властью над той, которая осталась в живых: председатель убит, товарищи оба остались, из совета комиссаров почти все главные руководители убиты.
Единогласно принято так организовать власть. По вопросу о численном составе врем.-революц. совета т. Колузаевым было внесено предложение – 14 челов. в память того, что в октябрьский переворот было выдвинуто тоже 14 челов. и тогда власть тоже была взята рабочими. В таком количестве и избран революционный совет, во главе которого стоит т. Казаков – председатель совета, товарищ председателя Панасюк, Белов, Колузаев, Б.Якименко, Домогатский, Саликов, Ходжаев, Рубцов, Ермолов и др.
Постановили созвать съезд не позже 1 марта. После этого были изданы приказы, что с 23 числа вводится нормальная жизнь в городе. Все должны приступить к своим прямым обязанностям. Все учреждения должны приступить к занятиям и все должны взяться за дело.
Выдвинулся вопрос серьезный с фронтом, куда нас командировали для информации фронта и попутно с ним лежащих городов. (Аплодисменты.)
Доклад тов. Саликова
Я, товарищи, познакомлю вас, какая происходила внутренняя борьба. До момента выступления белой гвардии были маленькие партийные трения в Ташкенте в связи, отчасти, как т. Панасюк сказал, с учебной командой [крепости], и второе – в связи с колузаевским отрядом. Подробностей возникновения этого вопроса не знаю, но знаю, что речь шла о колузаевском отряде в Ташкентском совете и в центральном комитете. Затем еще было собрание мастерских, так как колузаевский отряд имелось в виду пополнить [людьми] из рабочей массы.
Ввиду того, что квалифицированных рабочих не хватает в мастерских и других местах железной дороги, ибо недостаток вагонов слишком затрудняет продовольствие, топливо (их подвоз – ред.), было предложено: нельзя ли из колузаевского отряда, вместо того, чтобы [его] пополнять, взять рабочих квалифицированных, а остаток – кто не является из мастерских - как опытных людей, можно было бы прикомандировать к другой части. Были предложения разного характера. Мастерские тоже не особенно доброжелательно относились к тому, чтобы пополнить отряд.
Это потому что Агапов, - особенно, когда выяснилось потом, что он являлся соучастником белой гвардии, - клонил к тому, чтобы рабочие не вступали в колузаевский отряд. Он указывал, что война всякая есть истребление народа и ничего не даёт, а человек – самое ценное, что есть в мире. Машину можно изготовить в год, два, три: но человеку, чтобы он вырос и чтобы он был вполне способный для жизни, нужно 20 лет, а потому такой ценностью разбрасываться нельзя.
В этом случае его речь клонилась к тому, чтобы отряд не пополнялся. Рабочие обсуждали вопрос и оставили его открытым, чтобы выяснить еще подробнее и принять участие делегации из мастерских в исполнительном комитете и центральном и. к. и тогда, когда вопрос будет разрешен, только тогда рабочие могут сказать своё определенное слово.
Накануне выступления белой гвардии, в ночь с 18 на 19 января я буду говорить отчасти и о себе, ибо мне было известно, как происходили события контрреволюции, т.к. я был под арестом и внутренняя сторона [происходящего] мне известна.
В 11 часов один из товарищей заезжает ко мне в общежитие комиссариата Турпуть, бывшей гостиницы «Бельвю», и предупреждает, чтобы мы сегодня ночью имели некоторую осторожность, во всяком случае, не спали бы крепко и были наготове, так как есть какое-то брожение, по городу замечается что-то необыкновенное. Меры, хотя и приняты, как он передал, со стороны военной власти, но неизвестно, какие могут произойти события.
Мы, безусловно, всю ночь один у другого старались узнать о положении в городе, не знал ли каждый из нас что-нибудь новое. По телефону мы еще переговаривались между собой. Я говорил с Дубицким, комиссаром путей сообщения, справлялся в телеграфе, как действует телеграф, нет ли новых сведений. До 2-х часов [ночи] приблизительно через центральную городскую станцию телефонной сети. После этого уже телефонная городская станция не работала.
Т. Дубицкий мне по телефону около 2-х часов говорит, что мастерские тоже что-то необыкновенное переживают в сегодняшнюю ночь и т. Колузаев вызвал меня по телефону в мастерские, так как я имею сведения, что что-то происходит в связи с колузаевским отрядом, он говорил, что имеются слухи, что колузаевский отряд хотят разоружить, и вот там, вероятно, что-то и происходит, а потому я сомневаюсь [стоит ли] туда идти, потому что ночь, и может ли что быть ночью. Кажется, можно выяснить завтра днем, если касалось бы меня. Я ничего не мог ему сказать, п. ч. был так же не осведомлен, как и он.
Около 5 часов я звоню в железнодорожный телеграф, прошу старшего по дежурству. Телеграфистка меня не соединяет. Хотя ничего не сказала, соединила или нет, но на мои звонки и дежурный не отвечает. Я несколько раз звонил и оттуда отвечает мужской голос. Спрашивал, кто говорит. Я ему сказал. Он уже был осведомлен, потому что я говорил после освобождения с телеграфисткой, и она мне сказала, что они справлялись, где комиссары живут.
Он знал, с кем имеет дело. А мне не было известно, кто говорит. Прошу дать мне вокзал. Хотел поговорить еще с Дубицким. Он не соединял, а потом, вероятно, подумал, что из нашего разговора что-нибудь полезное выловит, и соединил. Я спросил Дубицкого, но Дубицкий, оказывается, вышел, и его супруга ответила, что [его] дома нет. После звонок, я отвечаю, но это, оказывается, уже белогвардеец говорит.
Я его спрашиваю, что угодно, а он меня. Я говорю, что отвечаю на звонок, он опять говорит. Я спрашиваю, откуда говорят, полагая, что [в линию] включились из города. Я спрашиваю, кто говорит, он не называет фамилии, но отвечает: «С вами говорит белогвардеец».
Я говорю, что шутить перестаньте, а говорите определенно. Он сказал несколько дерзких слов по моему адресу. Я сначала полагал, что [это] кто-нибудь из служащих, а потому подумал, что не может быть, п. ч. [так] шутить может только белогвардеец. Затем он мне говорит следующее: «Большевиков нет, советской власти больше нет, на автомобилях больше ездить не будете, и вашей братии наклали во 2-м полку. Ваше место тоже там, скажите ваш адрес».
Я говорю, что можете позднее спросить об адресе, а пока не скажу т.к. не знаю, с кем имею дело. Я спрашиваю, много ли там молодцов. Он говорит: «Один». Я говорю, что слишком мало для меня. Он говорит: «Придете сюда или нет, мы все-таки вас отыщем». Я больше говорить не стал. Сейчас спросил комиссара телефона, не знает ли он, кто говорит, не шутит ли кто-нибудь из служащих, не ли там белогвардейца.
Комиссар телефон послушал – шума никакого нет, они приказали не подходить т.к. будут расстреляны на месте, а телефонистка обязана о каждом звонке доложить белогвардейцу, который разрешит разговор или нет. Комиссар слышит, что аппараты не работают. Спросил телефонистку, та отвечает: «Спокойно». «Посторонние есть?» Она говорит: «Есть». Он спрашивает: «Много?» Она говорит: «Не могу говорить».
Тогда для нас ясно [стало], что телефон кем-то занят, но кем, не знаем. Мы этот вечер беседовали между собою, и я определенно говорил, что белая гвардия не может быть так крепка, п. ч. там офицерство, которое учитывает пути отступления, и выступить едва ли может, когда пути отступления у них нет. Но оказалось именно так, что выступила именно белая гвардия. Часов в 6 утра Дубицкий пришел в наше общежитие и говорит, что какая-то напряженная атмосфера и что-то необыкновенное.
Разъезжает конный патруль и какая-то необыкновенная ночь и народу особенно на улицах не видно. Мы стали рассуждать, каким путем нам иметь связь, установить, кто выступил против кого и откуда нам иметь связь. В [железнодорожные] мастерские пробраться трудно п. ч. [они] далеко. Мы решили иметь связь с общежитием Центрального комитета.
Правила комментирования
comments powered by Disqus