Сегодня в новых независимых государствах Центральноазиатского региона наблюдаются различные режимы авторитарного правления. В то время как Туркменистан и Узбекистан с легкостью пережили ранние переходные процессы и сумели сохранить свои недемократические режимы, данный вопрос по-прежнему стоит остро перед Казахстаном и Таджикистаном. Политические различия, наблюдаемые в регионе Центральной Азии, интерпретируются с точки зрения степени принуждения, а также возможностей для искусного маневрирования у действующих президентов. Однако ряд политических, экономических и региональных вызовов в эпоху активного соперничества великих держав угрожает долговечности «станов».

Введение

Что касается Центральной Азии, диктаторы региона, казалось бы, уникальны с точки зрения самовозвеличивания. Самым известным человеком в Казахстане является Нурсултан Назарбаев, также известный как Елбасы или «Лидер нации» с казахского. Его день рождения 6 июля, совпадающий с днем столицы, а также день первого президента, празднуемый 1 декабря, являются официальными государственными праздниками.

После ухода Назарбаева с поста президента в 2019 году правительство Казахстана даже изменило название столицы с Астаны на Нур-Султан. У Назарбаева есть чувство юмора. В 2015 году он в шутку извинился за то, что был снова переизбран на пост президента страны, на этот раз официально заполучив 97,7% голосов избирателей. Но представители политической элиты Казахстана больше не смеются вместе с Елбасы в свете массовых протестов, которые возникли в ответ на президентские выборы в июне 2019 года, «срежиссированные» для того, чтобы узаконить избрание преемника Назарбаева.

Протесты в Казахстане с тех пор ослабли, но не потому что элиты поменяли политический дискурс. Напротив, пандемия новой коронавирусной инфекции вынудила большинство людей не выходить на акции протеста. Еще больше осложнил ситуацию факт того, что в середине июня 2020 года у самого Назарбаева выявили коронавирусную инфекцию.

Политическая система в Туркменистане еще более эксцентрична по своему характеру. Рассказы о покойном президенте Сапармурате Ниязове (который предпочел называться Туркменбаши или «главой туркмен») довольно странные. Ниязов запрещал балеты, переписал названия календарных месяцев и дней недели, написал собственную книгу (Рухнама) и сделал ее обязательной к прочтению и изучению, а также построил золотые памятники по собственному образу и подобию. Затем он внезапно умер в конце 2006 года.

После этого его преемник Гурбангулы Бердымухамедов приступил к созданию собственного культа личности. Бердымухамедов предпочитает называться Аркадагом (или «защитником» с туркменского языка) и регулярно демонстрирует свою боевую готовность, навыки боулинга и бездорожного вождения, чтобы, видимо, направить туркменам сигнал о том, что не намерен в ближайшее время внезапно покидать пост главы государства.

Мало кто в Таджикистане может себе позволить высмеять президента Эмомали Рахмона, отчасти, потому что он выиграл (хотя и при помощи России и Узбекистана) пятилетнюю гражданскую войну в стране в середине 1990-х, с тех пор взял на себя почти полный контроль над страной за исключением самых отдаленных регионов. Но Рахмон также принимает меры предосторожности, чтобы не стать предметом шуток в народе.

В качестве примера можно вспомнить случай 2013 года, когда правительство временно ограничило доступ к YouTube в стране после того, как кто-то опубликовал видео, на котором президент поет и танцует на свадьбе своего сына. У покойного сурового правителя Узбекистана Ислама Каримова совсем не было чувства юмора. Он подавлял любое инакомыслие – наиболее безжалостно в мае 2005 года в городе Андижан – вплоть до своей смерти в 2016 году. Однако преемник Каримова – Шавкат Мирзиеев дал гражданам Узбекистана достаточно поводов для дискуссий, частично демонтировав диктатуру своего предшественника.

В целом, как представляется, диктаторы Центральной Азии наметили разные пути развития.

Весьма выраженными остаются различия в типах авторитарного управления, практикуемые сегодня в государствах Центральной Азии. В Ашхабаде в моде по-прежнему диктатура. В Ташкенте правительство постепенно отказывается от абсолютизма и возрождает связи с Западом. В Нур-Султане фарсовые выборы, легитимизировавшие преемника Назарбаева, поспособствовали активизации гражданского общества, подтолкнув, в свою очередь, правительство на использование репрессивных мер для подавления общественного недовольства. Наблюдается нарастание политической напряженности в Душанбе, где власти, судя по всему, готовятся к династической преемственности в ближайшие годы. Но как объяснить эти различия?

В целом в этой статье утверждается, что современные различия в отношении принудительных характеров этих правящих режимов и статусов так называемых “отцов-основателей” могут помочь разобраться в противоречивых политических траекториях, наблюдаемых во всем регионе. Соответственно, в этой статье отслеживаются различия в стиле руководства трех глав государств Центральной Азии (Касым-Жомарта Токаева в Казахстане, Шавката Мирзиеева в Узбекистане и Гурбангулы Бердымухамедова в Туркменистане), а также различия между тем как лидеры этих стран налаживают отношения государства с обществом.

Смерть Ниязова в Туркменистане и Каримова в Узбекистане позволила новым лидерам этих режимов либо в значительной степени управлять, как и их предшественники и не проводить никаких существенных реформ (в Туркменистане), либо провести такие реформы, чтобы демонтировать некоторые элементы предыдущего режима (в Узбекистане). С другой стороны, сложение Назарбаевым с себя президентских полномочий, но продолжающееся его участие (на первый взгляд издалека) в политической жизни страны, возможно, мешает его преемнику проводить какие-либо существенные реформы.

Казахстан периодически проводит косметические модификации, но эти так называемые реформы не меняют порядок осуществления власти. Даже если Токаев захочет выйти на путь реформ, постоянное присутствие Назарбаева служит тому, чтобы помешать любым таким усилиям, по крайней мере, на время. Таким образом, в этой статье утверждается, что авторитарные лидеры, сменившие покойного президента, могут воспользоваться или упустить возможность продвижения реформистской повестки, в то время как другие главы государств, которые должны работать со своим живым предшественником, представляются слабыми. Кроме того, в этой статье представлен обзор политической ситуации в Таджикистане и обсуждается то, как может произойти предстоящий транзит власти в стране от Рахмона к его (на данный момент) безымянному преемнику.

В целом реформы в Центральной Азии практически не имеют никакого значения. Политические элиты этих стран настаивают на грандиозных планах, чтобы убедить массы в том, что прогресс происходит здесь и сейчас, и что обычные граждане должны быть благодарны. Эта стратегия работает для одних стран (Узбекистан), но проваливается в других (Казахстан). В конце концов, если бы не начало пандемии коронавирусной инфекции в 2020 году и последовавший за этим двухмесячный режим чрезвычайной ситуации, массовые протесты по всему Казахстану, скорее всего не прекратились бы. Так почему же главы государств Центральной Азии до сегодняшнего дня не прибегали к демократической форме правления?

Элиты этих стран на самом деле на протяжении последнего поколения всячески демонстрировали свое нежелание придерживаться принципа разделения властей путем институционализации. С учетом этого представляется отсутствие какого-либо международного давления на эти правительства с требованием либерализации текущих режимов, что позволяет диктаторам Центральной Азии продолжать править так, как они того пожелают.

Следовательно, если они будут и впредь выступать против реформ, направленных на либерализацию и диверсификацию своих политических систем, то разногласия между элитами и массами будут только углубляться. Расширяющийся социально-политический раскол скорее всего не приведет к падению этих режимов в ближайшем будущем, но, безусловно, осложнит отношения между государством и обществом, поскольку четыре центральноазиатские республики, о которых шла речь выше, вступают в новое десятилетие повышенной геополитической неопределенности.

 Деспотическое многообразие

Не все среднеазиатские диктатуры одинаково авторитарны по своему характеру. Кыргызстан представляет собой (нестабильное) исключение, по сравнению со своими соседями. Хоть и неразумно называть Кыргызскую Республику либеральной демократией, правительство в Бишкеке пережило несколько политических преобразований после обретения независимости. Кыргызстан отличается от своих соседей также тем, что несколько президентов этой страны были свергнуты.

Для сравнения, в Туркменистане правительство сильно ограничивает деятельность всех местных групп гражданского общества, придерживаясь при этом нейтральной внешней политики. Туркменбаши регулярно «перетасовывал колоду» среди элит, чтобы вывести конкурентов из игры. С момента прихода к власти Бердымухамедов в значительной степени придерживается внутренней и внешней политики своего предшественника, реализуя при этом ряд косметических реформ. Таким образом, диктатура в Ашхабаде выглядит стабильной.

Узбекистан не так репрессивен, как его сосед, но так было не всегда. По оценкам некоторых источников, при Каримове правительство удерживало под стражей от 10,000 до 12,000 политических заключенных. Во время правления Каримова также были обвинения в систематических применениях пыток и учреждении системы принудительного труда. Бывший президент также распорядился о строительстве печально известной тюрьмы (Жаслык), расположенной в далеком западном пустынном регионе страны для содержания террористов и всех тех, кто бросал вызов его правлению.

На протяжении всего правления Каримова Служба национальной безопасности терроризировала местных жителей. Но после его смерти ситуация резко изменилась. С тех пор Мирзиеев лишил СНБ отдельных полномочий, закрыл «Жаслык», ослабил цензуру, освободил некоторых политзаключенных и инициировал ряд экономических реформ, вследствие чего Узбекистан оказался в центре мирового внимания. Недавно Мирзиеев подписал указ об отмене в стране системы квот на производство хлопка в целях прекращения принудительного труда.

Таджикистан, как представляется, идет в противоположном направлении. Выборочно ориентируясь на элиты, которые он ранее привел в правительство, Рахмон укрепил свою власть. Тем не менее его приказы неубедительны на востоке страны, и армия Рахмона зачастую отступала после борьбы между соперничающими военными группировками. Рахмон стремится сосредоточить власть в своих руках, как это удалось Бердымухамедову, но не в состоянии усмирить и привести всех в свое подчинение.

Казахстан, напротив, воплощает в себе диктатуру «кулака в бархатной перчатке». Правительство использует механизмы целенаправленного давления – как например, в 2019 году с проведением внеочередных выборов, на которых выиграл тогдашний временный президент Токаев, но предпочитает практиковать своего рода “авторитарное убеждение”. Элиты и правительство объявляют о плане модернизации «100 конкретных шагов» и «многовекторной» внешней политике Назарбаева. Разговорчивость режима, тем не менее, открыла ящик Пандоры. Сегодня многие граждане стремятся к реальным переменам в то время, как элиты сохраняют контроль.

Диктаторы Центральной Азии наметили разные пути развития

Но почему среднеазиатские республики так отличаются друг от друга с точки зрения авторитарного управления? В целом довольно убедительное объяснение этому могут дать политические предпочтения и маневренность руководства региона. Туркменистан и Узбекистан выделяются на фоне других, так как и Бердымухамедов, и Мирзиеев воспользовались исторической возможностью.

С кончиной их прежних руководителей у глав этих государств появилась большая политическая свобода действий, чтобы управлять по своей воле. Другими словами, они искусно маневрировали для установления контроля в государства после смерти своих предшественников. Существенное различие между ними заключается в том, что Бердымухамедов решил оставить почти неизменной диктатуру Туркменбаши, в то время как Мирзиеев пересматривает практику старой абсолютистской системы Каримова. Ни одна из этих систем не обуславливает переход на либеральную демократию. Тем не менее, эти государства продвигают различные интересы на мировой арене.

Ожидается, что в будущем Ашхабад сохранит свой нейтралитет, в то время как Ташкент попытается добиться расположения Запада. Оставаясь изолированным и нейтральным, Туркменистан не проявляет большого интереса к диверсификации или игре великих держав друг с другом. Узбекистан, напротив, стремится извлечь выгоду из своего геостратегического расположения, полностью реализовать свой экономический потенциал и восстановить утраченные связи с Западом.

Своей смертью и Ниязов, и Каримов завещали своим преемникам возможность пойти своим путем. В Казахстане, тем не менее, Токаев не располагает такой роскошью, так как его предшественник все еще жив.

В этом случае управляемый переход в Казахстане следует истолковывать не как смену власти или создание двоевластия, а как рокировку для обеспечения дальнейшего правления Елбасы.

 Помимо того, что Назарбаев входит в совет директоров фонда национального благосостояния «Самрук-Казына», он также является лидером партии «Нур Отан» и пожизненным председателем Совета Безопасности. Таким образом, в Казахстане есть два действующих президента, но победитель выборов 2019 года фактически не имеет власти. 6 июля 2020 года Назарбаеву исполнилось восемьдесят лет. Можно только догадываться что произойдет после смерти Елбасы.

Первый политический транзит власти в Казахстане фактически еще не состоялся. Старшая дочь Назарбаева Дарига, которая занимала пост спикера Сената РК менее одного года (и по конституции была следующей в очереди на пост президента), пока Токаев неожиданно не освободил ее от должности в мае 2020 года, по всей видимости, больше не является потенциальным преемником. Трудно понять причины политического падения Дариги. Однако также преждевременно предполагать, что Токаев консолидировал власть.

Возможно, новый лидер Казахстана только начинает укреплять свои позиции, но, похоже, его маневренность по-прежнему ограничена. Скорее всего, влиятельные акторы получили благословение Назарбаева уполномочить Токаева убрать Даригу. Свержение Назарбаевой может помочь остановить кризис легитимности правительства в долгосрочной перспективе, но в краткосрочном плане Токаеву и элитам также предстоит преодолеть кризис в сфере здравоохранения и экономический спад, вызванный коронавирусной пандемией.

Казахстан отличается от Туркменистана и Узбекистана еще и тем, что автономия Нур-Султана на мировой арене гораздо более ограничена. Казахстан выступает за свой «многовекторный» внешнеполитический курс, но суровая правда такова: со временем действия правительства на международной арене приобрели скорее реактивный, а не проактивный характер, поскольку Россия принялась проводить агрессивную внешнюю политику.

Несомненно, Москва не позволит политической ситуации в Нур-Султане выйти из-под контроля, поскольку Казахстан является одним из самых надежных и важных союзников России. Но Казахстану приходится расплачиваться за свое соседство с Россией. В качестве примера степени влияния Москвы можно отметить недавние заявления Токаева о том, как Казахстан воспринимает действия России в Крыму. Таким образом, в ближайшие годы Казахстан предсказуемо будет дрейфовать дальше в геополитическую орбиту России, особенно если отношения между Россией и Западом останутся весьма спорными.

В свете чисто принудительных возможностей государства в сочетании с изоляционизмом Туркменистана политические элиты Ашхабада могут быть спокойны при условии, что найдут способ решения растущих экономических проблем. В Ташкенте, однако, предстоит еще многое сделать, так как «реформа» стала новым модным словом, и репутация Мирзиеева теперь переплетается с фактом того, что он отколол страну от старой диктатуры Каримова.

Если предположить, что эта тенденция сохранится, то следует ожидать роста и развития гражданского общества в Узбекистане. В конце концов, Мирзиееву все же придется бороться с такими либерально-ориентированными группами, если/когда его правительство будет уклоняться от проведения значимых реформ в стране. Что касается Таджикистана, то никто не знает, как именно Рахмон планирует уйти из политики. Если и есть какие-то зацепки из истории, Рахмон может оставаться у власти до своей смерти (как Каримов). Или он может перейти на другую роль (как, например, Назарбаев) и поручить своему старшему сыну, который в настоящее время исполняет обязанности мэра г. Душанбе и является председателем верхней палаты парламента Таджикистана, провести постепенную либерализацию (аналогично тому, что сделал Мирзиеев) или продолжать замыкать власть на себе (как Бердымухамедов).

Рахмон может себе позволить выбрать из всех этих вариантов именно потому, что международное сообщество уделяет ему мало внимания. Его наследнику чуть больше 30 лет. Следовательно, чем дольше проживет Рахмон, тем больше шансов у Таджикистана на максимально плавный транзит власти. В любом случае Рахмон, вероятнее всего, останется политическим фигурой в регионе в течение еще многих лет. В октябре 2020 года он был переизбран на пост президента еще на семь лет с выигрышем 90% голосов избирателей.

Среди среднеазиатских республик выделяютcя существенные различия в том, как управляют новые и старые лидеры Казахстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана.

С учетом сказанного, откровенное нежелание этих лидеров придерживаться принципа разделения властей тормозит социально-политическое развитие стран региона и углубляет раскол между элитами и массами.

Эта проблема преследует Центральную Азию уже не одно поколение. Однако и другие проблемы, стоящие сегодня перед «станами», приобретают весьма острый характер, и вероятно, еще больше усугубят существующую социально-политическую напряженность.

Зашоренный взгляд

Обстановка в Казахстане остается несколько напряженной. По данным Международного валютного фонда, валовой внутренний продукт Казахстана снизился примерно с $240 млрд. в 2013 году до $170,5 млрд в 2018 году. Застой также наблюдается в банковском секторе страны из-за коррумпированной практики кредитования, государственного финансирования и уголовных расследований. Коррупция в банковской системе настолько распространена, что раздутый проект по строительству транзитной системы легкорельсового транспорта в Нур-Султане с помощью Китая был полностью остановлен. Кроме того, валютные резервы Национального банка Казахстана сократились с $18,05 млрд. в июле 2018 года до $11,13 млрд. в июне 2019 года. И все это произошло до начала пандемии коронавируса.

Однако основная проблема, стоящая перед Казахстаном, носит политический характер. Даже если Токаев захочет провести широкомасштабные реформы по борьбе с коррумпированной банковской практикой, свести до минимума моральный риск и убедить иностранные компании инвестировать, он недостаточно силен для этого. Политической элите Казахстана, по всей видимости, выгоднее, чтобы Токаев оставался слабым и ограниченным в свободе политических действий, так как реформирование системы создает угрозу источникам обогащения элит.

Короче говоря, тридцать лет правления Назарбаева в совокупности со снижением мировых цен на нефть привели Казахстан к текущей дилемме. Меры жесткой экономии вкупе с постепенной политической либерализацией представляются единственным жизнеспособным решением для  поправки безотрадного положения дел в стране, но в Нур-Султане нет никого достаточно смелого, чтобы открыто заявить, что путь к выходу из нынешнего тупика влечет за собой распад системы, построенной Назарбаевым.

Напряженной выдалась политическая ситуация в 2019 году, когда спецназ задерживал мирных протестующих в городах по всей стране. Таинственная смерть гражданского активиста Дулата Агадила, который, как утверждается, скончался в следственном изоляторе от естественных причин, вызвала массовые протесты по стране. Но властям удается удержать контроль, отчасти и за счет ужесточения правил социального дистанцирования к началу пандемии с целью недопущения распространения вируса. Однако трудно предсказать, может ли система выдержать сильный шок (будь это очередная девальвация валюты, вторая вспышка коронавируса, смерть Назарбаева или все вышеперечисленное) на данном этапе.

В марте 2020 года Казахстан сообщил о первых случаях заражения коронавирусной инфекцией в стране. Поначалу власти ввели режим чрезвычайной ситуации в городах Нур-Султан и Алматы, а затем и в других крупных городах и регионах. Казахстан начал «открывать» экономику в мае. Однако к концу июня количество случаев заражения COVID-19 резко возросло. Для борьбы с вирусом власти периодически возвращали карантинные меры, но в целом Казахстан пока что неплохо справляется, переходя от призывов к гражданам содействовать сдерживанию распространения вируса к разрешению отдельным экономическим субъектам продолжать деятельность в условиях карантина.

Туркменистан имеет сильную склонность к изоляционизму. В течение нескольких месяцев Ашхабад переносил визит миссии экспертов Всемирной организации здравоохранения в Туркменистан для прояснения положения с COVID-19 в стране, при этом продолжая уверять мировое сообщество об отсутствии в стране случаев заражения COVID-19. Это объясняется тем, что любое публичное признание того, что власть оказалась неспособной защитить своих граждан от COVID-19 угрожает подорвать культ личности «Аркадага» Бердымухамедова.

Вместе с тем самоизоляция Туркменистана невольно поспособствовала тяжелой экономической зависимости от Китая, а недавним решением приостановить конвертируемость туркменского маната и реструктуризировать систему социального обеспечения власти подвергли опасности собственную легитимность. Это положение все больше усугубляется замедлением темпов экономического роста в Китае. С марта 2020 года Пекин приостановил поставки газа ряду стран, сославшись на форс-мажор из-за вспышки коронавируса. Кроме того, бесхозяйственность властей привела к тому, что Ашхабад в 2019 году оказался первым в списке ECA International среди самых дорогих городов мира для экспатов.

В Узбекистане все еще большим успехом пользуются реформистские меры Мирзиеева. Но выполнение реформ может сильно замедлиться в ближайшие годы. Власти страны, вероятнее всего, продолжат рекламировать важность процессов реформ, но сосредоточатся на внесении лишь косметических изменений. Эта игра в реформы будет продолжаться до тех пор, пока диктатура Каримова отбрасывает свою тень. Со временем, однако, граждане начнут выражать озабоченность по поводу проволочек политических элит. В Казахстане граждане осознали правила игры в реформы, осознав, что экономика (которая находится в кризисном состоянии с 2014 года) далеко не на пороге восстановления и политическая система не претерпит никаких существенных изменений.

Токаев недавно распорядился создать Национальный совет общественного доверия (НСОД), как указывается, для решения социальных, экономических и политических проблем страны, но никто не должен ожидать, что этот орган будет проводить значимые реформы. Учитывая это, если Мирзиеев стремится подражать правящему стилю Назарбаева, то он должен принять к сведению, что граждане со временем устают от пустых обещаний своего правительства.

Итак, почему западные страны должны волновать политические события в таком отдаленном регионе мира как Центральная Азия? Во-первых, важно отметить одну из причин, почему одни и те же недемократические лидеры, как Назарбаев, Каримов, Ниязов, Бердымухамедов и Рахмон так долго правят. Потому что Западу они совершенно неинтересны. Редкие связи Запада со «Станами», возможно, и препятствуют демократизации и перспективам качественного управления во всем регионе.

Но центральноазиатские республики также встревожены тем, как соседние великие державы могут отреагировать, если местные реформистские инициативы выйдут из-под контроля. В этом смысле продолжение недемократического правления не должно вызывать удивления, поскольку ни Россия, ни Китай не хотят расцвета демократии в Казахстане, Таджикистане, Туркменистане или Узбекистане. Примечательным является этот дополнительный момент, так как суверенитет и территориальная целостность любой из центральноазиатских республик могут оказаться под угрозой, если начнут зарождаться новые формы управления. 

Таким образом, неустойчивость в рамках международной системы, наряду с углубленным расколом между элитами и массами, может истончить «станы» в ближайшие годы. Наиболее острые проблемы, стоящие перед Центральной Азией, становятся заметными лишь сейчас на заре нового десятилетия повышенной (гео)политической неопределенности.

Политическая стабильность теоретически должна превалировать в «станах» (по крайней мере в краткосрочной перспективе) при условии, что правящие режимы в Нур-Султане, Ташкенте, Ашхабаде и Душанбе смогут эффективно управлять всеми будущими избирательными процессами, периодически внедрять косметические реформы для демонстрации прогресса и выборочно использовать принудительные меры для подавления инакомыслия в обществе и противодействия созданию оппозиционных групп. Но реальность подсказывает, что эта недемократическая модель устойчивого правления не дает больших надежд с точки зрения обеспечения долгосрочной политической стабильности.

По сути, массовые протесты и государственный переворот в Кыргызстане в 2020 году (который привел к отставке президента Сооронбая Жээнбекова) служат ярким примером того, что может произойти в любой из других центральноазиатских стран, если элиты будут и дальше не придерживаться принципа разделения и институционализации власти; если власти не смогут законно организовать и провести предстоящие выборы, а также в случае, если не смогут эффективно остановить массовые волнения. В заключении я хотел бы подчеркнуть, что в будущем все может рухнуть в один момент в любой из накаленных точек в Центральной Азии, в особенности если политические элиты останутся невосприимчивы к реальным проблемам общественности.

 

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram