Определяя тип социальной жизни периода постмодерна, используют такие понятия, как постиндустриальное общество, или общество масс-медий, или период транснационального капитализма. Но наиболее характерным признаком эпохи постмодерна, его определяющей основой является сформированное общество потребления.
Эпоха высокого массового потребления берет начало в послевоенный период в США, чуть позже (конец 1950-х гг.) – в Европе, и ее маркерами становится резкий подъем производства товаров потребления, значительный рост сферы услуг и превращение их в основную сферу экономики. На Западе произошла, как пишет Ф. Джеймисон, «нейтрализация прежнего напряжения в отношениях между городом и селом, между центром и провинцией через появление пригорода и процесс универсальной стандартизации». За последние полвека потребительские товары, технический мир изменялись радикально и стремительно, как никогда ранее. Сменились поколения вещей, образ жизни, информация (реклама и медиа) проникла всюду.
Р. Инглхардт отмечает, что реальный душевой доход в большинстве индустриальных обществ увеличился в несколько раз по сравнению с доходом первой половины ХХ века, что привело к увеличению средней продолжительности жизни (в среднем с 40 до 80 лет). Главное, изменилась сама стратегия жизни. Победа над бедностью на Западе обусловила смену приоритетов от материальных ценностей, создания экономической и физической безопасности, к постматериальным ценностям, а именно качеству жизни, развитию личности. Осуществленный цивилизационный рывок оставил в прошлом выживание, т.е. работу только ради еды и жилья, и создал условия для жизни, наполненной теми видами деятельности, которые не связаны с зарабатыванием на существования.
Как утверждает Ж. Бодрийяр, «фактически нет и никогда не было ни «общества изобилия», ни «общества нищеты» и «если бедность, отрицательные явления неистребимы, то это потому, что они порождаются совсем в другом месте, а не в бедных кварталах, трущобах или бидонвилях; они зарождаются в социоэкономической структуре». Так, социоэкономическая структура западного общества (при феодализме, капитализме) воспроизводила разницу в уровнях жизни, где основная масса населения была бедна. Изменение социоэкономических приоритетов позволило Западу к концу ХХ века победить бедность и создать крепкий средний класс. Начиная со средневековья, Запад формировал сословно-классовое общество, которое строилось на эксплуатации большинства населения, бедного и находящегося на низкой ступени социальной иерархии. И за менее чем полвека западная цивилизация значительно изменила собственную социоэкономическую структуру.
Напомню, что в традиционном кочевом обществе не было нищеты и бедности большинства, поскольку сам кочевой образ жизни был возможен лишь при наличии значительного количества скота, который обеспечивал номада всем необходимым для жизни. А тип социоэкономической структуры не предполагал формирования класса имущих и класса неимущих. В период несчастий разорялись все, в периоды благоденствия богатели так же все.
Именно в период колонизации стали появляться жатаки, что было обусловлено тем типом экономических отношений, которые привнесла в Степь царская администрация (оседлый мир). С конца 1920-х годов казахи, как и все граждане СССР, выживали в бедности. Работа ради того, чтобы обеспечивать себя едой, и потреблять ее, чтобы иметь силы работать, - это фактически рабство. К прежнему обеспеченному уровню жизни казахи даже не приближались.
Что изменилось с восстановлением независимости страны? Настолько мы приблизились к мировым стандартам или восстановили уровень благосостояния, который был у казахов до советской власти?
Если эпоха массового потребления на Западе началась после войны (до того – Первая мировая война, кризис конца 1920-х гг.), то у нас – после всеобщей бедности, дефицита «совка» и кризиса 1990-х гг. Можно сказать, что эпоха потребления для нас началась примерно с тех же стартовых условий: бедность, отсутствие массового производства, при этом не было классового и экономического разделения общества.
Напомню, что в первое же десятилетие послевоенного периода на Западе создали производство предметов массового потребления, спустя 2-3 десятилетия взрастили средний класс, каковым сегодня является 2/3 населения. Благодаря экономической свободе была преодолена сословность и резкое расслоение общества, расширились права и свободы. Экономическая независимость закономерно привела к большей свободе человека и общества.
Обратимся к нам. Следует отметить, что советская номенклатура составляла привилегированную касту. Провозглашенная перестройкой борьба с привилегиями и начатый процесс громких арестов партийных работников была свернута с распадом СССР. В Казахстане смены власти не произошло, и прежняя партийная номенклатура не только сохранила, но со временем и приумножила свои привилегии. Этот процесс продолжается, и его намеренно вводят в стадию окончательного закрепления и консервации.
Рост экономики в Казахстане за счет благоприятных цен на нефть в 2000-ые гг. парадоксально привел к увеличению экономической зависимости людей и, следовательно, сокращению свобод. В то время как мир боролся с бедностью, мы ее приумножали. Параллельно происходило социальное расслоение, которое увеличивалось с поразительной скоростью. Веками жившие в бесклассовом обществе казахи в XXI веке оказались в искусственно (и принудительно) созданном сословно-классовом социальном устройстве. Парадокс заключается в том, что, когда прогрессивный мир преодолевает многовековое классовое, сословное и экономическое разделение, у нас властная верхушка с советской ментальностью создает для потомков некогда свободных, классово и экономически равных номадов чуждую им социальную структуру.
Власть не только лишила народ доступа к ресурсам, она отбирала и те ресурсы, которые потенциально могли заработать люди. Верхушке с ее отсталым мышлением недостаточно быть богатой, она заинтересована в том, чтобы народ был беден. Ж. Бодрийяр указывает, что «нельзя иметь привилегию без нищеты, обе структурно связаны… Эта нищета не имеет того же самого смысла, какой она имела первоначально (нехватка благ); …но структурная нищета… стала определяющей, т.к. она включена как функция подъёма и стратегия власти…».
Бедность народа власть формировала и удерживала через потребительские кредиты с грабительскими процентами. От восхваляемого потребления – к кредитам. Банки закабалили народ с помощью государства. Государство вело народ за кредитами сознательно, агрессивно, методично, убеждая, что таким образом общество достигнет благосостояния, а проблема с отсутствием жилья будет благополучно решена. Повязали народ кредитами. Кредитование становится видом социального контроля, когда благополучие состоит из приобретённых в кредит вещей и, главное, зависит от стабильного заработка.
Суть проблемы не просто в кредите как таковом (во многих странах это – возможность обзавестись жильем, получить образование), а в условиях. Власть не пустила в Казахстан европейские банки с низкими процентами (2-3-4%) потребительских и ипотечных кредитов. При этом пустили в страну Сбербанк с аналогичной нашим банкам кредитной политикой. Потому что наши банки не смогли бы конкурировать с европейскими. Дутый успех казахских банков зиждется на грабительских кредитах, по сути, на ограблении народа.
Если добавить к этому постоянную поддержку банков народными деньгами, то об их успешной деятельности можно забыть. Они так и не встали на ноги, до сих пор не вернули вложенные в них миллиарды, принадлежащие народу. Высокий процент наших банков не позволил создать средний класс, как это получилось на Западе. Государство, призывая кредитоваться и поддерживая банки, не позаботилось о том, чтобы народ имел тот самый стабильный заработок. Итог известен: народ беден, находится в кабале и большинстве своем не имеет стабильного заработка.
Нынешняя власть имела уникальный шанс быстро (благодаря нефтяным деньгам) сформировать средний класс, который включал бы 70-80 % населения. Массовое потребление, стимулировавшее на Западе, в Китае, Японии и др. странах мощный рост производства, не стало для нас поводом создания собственных производств. Нам и не надо было (если это кого-то отпугнуло) тягаться с Западом или Китаем в производстве многих видов предметов массового производства (что априори бесперспективно).
Был другой путь, ведь именно в 2000-2010-ые гг. пришел черед экономики посттейлоризма, основанной на сокращении доли массового производства (у нас его и не было) и увеличении числа небольших производств, а также на превращении сферы услуг в особую отрасль экономики. Это было (и есть) именно то, что нам идеально подходит! Небольшие производства, создающие товар в ограниченном количестве и способные быстро перестраиваться по требованию рынка, реагировать на меняющиеся тренды. Производство «родственных» товаров на малом предприятии – это то, что соответствует нашему небольшому населению, его потребностям. И главное, экономика посттейлоризма предполагает использования знаний, креатива, включает интеллектуальную собственность как экономический актив.
Предоставление услуг, казалось бы, самый быстро организуемый бизнес, местами находится у нас на уровне «совка». Люди не поняли, что услуги – это не менее важно, чем собственно товар. Спустя десятилетия у нас сначала компании, предоставляющие услуги сотовой связи, потом банки начали менять политику работы с клиентами. Однако во многих местах (предприятия общепита, транспорт, госучреждения и др.) мы до сих не можем получить обслуживания на государственном языке или рискуем столкнуться с хамством и грубостью.
Однако вернемся к кредиту, на который власть почему-то возлагала надежды, наивно полагая, что народ сразу повысит свое благосостояние. Вместо справедливого распределения богатства страны, народ сделали нищим. Кредит – жизнь сегодня в долг за счет будущего. Человек уже не мечтает о созидании, потому что он поглощен мыслями о выплате кредита, о любом заработке. Надо работать сейчас, а не созидать, творить, рассчитывая на будущий финансовый успех. Сознание не свободно, а сознание человека, людей – это и есть то, что составляет человека, общество.
У нас в кредит живет не просто отдельный человек, но и целое поколение. Все, что можно было вложить создание заводов, развитие науки, образования, медицины, обеспечить здоровое питание через школы нынешним детям, что дало бы результат уже через 10-15 лет и заложило бы основу для благополучия новых поколений, откладывали в Фонд будущих поколений. Но это – не вложение в будущие поколения. Это – отнятие у нынешних поколений, которые не могут дать своим детям, т.е. следующему поколению, всего необходимого для развития, для здоровья. Даже если Фонд не разворуют, о каком благополучии новых поколений может идти речь, если нынешнее бедно? Надо развивать сегодняшние поколения, а они, образованные и обеспеченные, вырастят новое поколение в нормальных условиях.
Каким будет следующее поколение, если нынешнее голодает и не может получить образования? Другие страны развиваются сейчас, а мы говорим: мы будем развивать будущие поколения, когда-нибудь потом. В итоге мы получаем отставание на 2-3 поколение. Сегодня родители дают детям образование, во всем отказывая себе, выплачивая кредиты. Это – жертвенность, а не жизнь, это – выживание, а не качество жизни. Надо было вчера бороться с бедностью, чтобы уже нынешнее поколение было обеспечено без всяких фондов. Мы имеем дело с фундаментальным непониманием властью того, что она делает.
Эпоха потребления привела к тому, что вещи становятся знаками. Последней модели айфон или автомобиль есть не столько функциональная вещь, сколько символ, выражение статуса. Посредством вещей происходит социальное разграничение, различение. Ж. Бодрийяр указывает на это свойство вещей: «Своим числом, увеличением, избытком,… всем тем, что в них выходит за рамки простой функции, вещи симулируют социальную сущность – статус… Происходит социализированный обмен знаками. Как процесс классификации и социальной дифференциации, где объекты/знаки выстраиваются… как статусные ценности некой иерархии». Так, держа народ в кабале бедности, власть выстраивает социальную иерархию.
Потребление становится системой, является «одновременно моралью (системой идеологических ценностей) и системой коммуникации, структурой отношений… эта социальная функция и структурная организация влияет на индивидов как бессознательное социальное принуждение». И даже стремление человека к обладанию вещами, служащими символами более высокого статуса, по Ж. Бодрийяру, «фактически компенсируют для некоторых классов серьёзные ограничения в области социальной мобильности. Жажда потребления может компенсировать несовершенство вертикальной социальной лестницы…».
Слабая власть боится обеспеченных, самодостаточных, не зависимых от нее людей. И она увеличивает формы закабаления, не ограничиваясь сегодняшним днем, посягая на будущее людей. Это уже не только кредиты, но и пенсионная система. Чиновники не ограничиваются только экономической властью, но и захватывают биовласть, ставя здоровья и жизни людей в зависимость от своих роковых ошибок и злоупотреблений (уровень медицины, ФОМС, дороги и др.).
Существующая структурная взаимосвязь привилегий и нищеты, приводит к тому, что в социальное неравенство и власть распространяется не только на обеспечение, изобилие одних, но и на лишение большинства даже прежде доступных благ. Это – нехватка пространства и времени, чистого воздуха и зеленых насаждений, тишины и доступа к местам отдыха. В прошлом бесплатные и имевшиеся в изобилии блага стали предметами роскоши, за которые следует платить. В связи с этим Ж. Бодрияйр говорит «о праве на здоровье, на пространство, о праве на красоту, на отпуск, о праве на знание, на культуру… Появление этих новых социальных прав… свидетельствует фактически о переходе затрагиваемых элементов в ранг знаков отличия и классовых (или кастовых) привилегий. «Право на чистый воздух» означает утрату чистого воздуха как естественного блага, его переход в статус товара и его неравное социальное перераспределение».
Привилегированные платят за пространство: жилье, удобное расположение (в городе или природоохранной зоне), экология, несколько резиденций в стране и за рубежом. Так, пространство получает социальную маркировку. Не менее дорогостоящим становится время, которое можно сэкономить благодаря деньгам (меньшие затраты времени на работу, передвижение) или, напротив, терять время жизни. Так, сегодня предметом потребления (товаром) становятся не только произведенные вещи (они, на самом деле, не столь ценны), но и те условия, которые отражаются на качестве жизни. Если бы в 2000-ые годы мы взяли курс на борьбу с бедностью, то сегодня большинство народа было бы озабочено не выживанием, а качеством жизни в стране, а значит, и качеством самой страны.
Эпоха потребления вкупе с колониальным мышлением и отталкивающей, уже вызывающей презрение ненасытностью властной верхушки привела к тому, что в кредит, за счет будущего живет не просто целое поколение, а само государство. Упрекая народ в том, что он берет кредиты, на которые власть сама толкает людей, псевдоэлита набирает кредиты от имени государства, загоняя в кабалу страну, нынешнее и будущие поколения. Многомиллардные кредиты уходят на все те же товары потребления (машины, самолеты), тои (саммиты и ЭКСПО), пространство (дворцы, замки за рубежом.) и пр., рассчитываясь экологией, отдавая ресурсы, закладывая нашу зависимость, безвозвратно теряя время. Просто бусы в эпоху потребления тоже изменились…
Мы хотели жить и потреблять как Запад, войти в 30-ку, мы собирались, так сказать, совершить прыжок барса. А оказались в кабале, которой не знали наши предки.
(Продолжение следует).
Правила комментирования
comments powered by Disqus