Салтанат Омурдинова — одна из медиков-добровольцев, которые отправились в Баткен сразу после конфликта на границе. В своем решении девушка не сомневалась ни секунды, потому что ее жизненный принцип: "Если можешь помочь — помогай". 

Героиня этого материала заведует подростковым отделением наркологии Республиканского центра наркологии, учится в ординатуре кафедры психиатрии и наркологии при КГМА и проходит практику в Республиканском центре психического здоровья.

Источник: Увиденное в Баткене после конфликта потрясло меня — врач-доброволец

Во время пандемии Салтанат была волонтером на линии 118 и в "красных" зонах. Узнав о конфликте в Баткене, девушка также не осталась в стороне.

— Почему вы решили поехать в Баткен?

— Во время волонтерства в "красной" зоне я изнутри увидела, что происходит с нашей системой здравоохранения. Тогда я поняла, что если у меня есть возможность помочь, то надо ее использовать. Такая же история случилась с Баткеном.

Мне было до боли обидно за людей, которые оказались в эпицентре конфликта. Наряду с новостями о гибели маленьких детей в моей ленте мелькали посты, как люди отдыхают в клубах, гуляют на свадьбах, будто ничего не происходит. Этот контраст еще больше подкосил меня. Я начала писать знакомым, активистам, общественным деятелям: "С зарплатой врача я не особо могу помочь пострадавшим деньгами, но у меня есть знания, ресурсы, практика".

Когда из Минздрава пришел запрос, что в Баткен нужны добровольцы, я без промедления решила отправиться туда.

— Что вы увидели, когда приехали в зону, где происходил конфликт?

— Я уже бывала в Баткене: мы ездили обучать операторов линии 118. Нам объяснили, что есть три точки, которые сильнее всего пострадали от конфликта: Максат, Кулунду и Арка — все они идут вдоль границы. Увиденное в зоне конфликта меня потрясло.

Если в Бишкеке мы чувствуем сухость в горле во время разговора, то там голос садится гораздо быстрее, потому что горло буквально дерет от пыли. Повсюду нас окружали сожженные дома, аптеки, магазины, заправки. Стоял запах гари, прибитый дождем. Спаленные дома выглядели так, будто сжигали все, что попадалось под руку. Одни люди спали прямо на улице под навесами, другие ночевали у знакомых, третьи — в палатках. Больше всего пострадало село Максат.

Местным жителям было не до нас: в село привезли гуманитарную помощь, еду, одежду. Им надо было мало-мальски устроиться. Мы поехали в село Арка, где пробыли около двух дней. Сельчанам сказали, что к ним приехали врачи, а какие именно, не уточняли. За несколько дней мы приняли свыше трехсот человек. Со всего района к нам потянулись женщины и дети, мужчины же были в меньшинстве.

Мне запомнилась молодая девушка на 6-7-м месяце беременности. На фоне стресса у нее начало кровить. Мы говорим:

— Вам не к нам надо, а в областной центр.

— Я не могу, нужно по дому работать. У меня семья, дети. Что мне принять, чтобы перестало кровить?

А что нам делать в такой ситуации? Мы ведь не акушеры, можем дать только базовые рекомендации. Даже если я знаю курс общей практики, то все равно не имею права назначать ей что-либо…

Дети не понимали, что происходит: они видели слезы родителей и тоже начинали плакать. Люди приходили к нам не за психологической помощью, а с жалобами на общие заболевания. Даже не знаю, что в этом сыграло большую роль: нехватка поликлиник или тот факт, что людям попросту не до здоровья.

Мы заметили, что многие женщины в Баткене страдают от зоба — чтобы понять это, достаточно взглянуть на их шеи. Меня это поразило, ведь зоб легко предотвратить, с ним давно и эффективно борются! Еще в советские годы в стране разворачивали целые кампании по йодопрофилактике…

Помню девочку, у которой обострилась аллергия, дело дошло до волдырей. Я сама аллергик и не понаслышке знаю, что это такое, поэтому всегда беру с собой чемоданчик, полный антигистаминных средств. У девочки лекарств не осталось, потому что аптеку сожгли… Я отдала ей весь свой чемоданчик, потому что у меня еще будет возможность купить эти препараты, а ей они нужны сейчас.

Одни просили лекарства от давления, другие жаловались на проблемы по гинекологической части, кто-то пришел со старым МРТ и просил объяснить, как ему лечиться. Конечно, люди обращались и по поводу тревоги, но одними беседами тут было не помочь. В первую очередь нам нужно было снять стресс медикаментами, чтобы пострадавшие пришли в себя и успокоились. Все остальное, например, скрининг, имеет смысл только спустя время.

Жители приграничных сел живут в хроническом стрессе. Нельзя сказать, что только вчера все у них было прекрасно, а сегодня внезапно случился военный конфликт. Они и раньше находились в постоянном напряжении.

— Насколько тяжело было работать с детьми? Если взрослые понимают, что произошло, то дети…

— Конечно, работать с детьми непросто, тут не справишься за один день. На мой взгляд, самое верное решение — отправить их на реабилитацию в другое место, чтобы они не видели, как близкие рыдают у сожженного дома, горюют по погибшим. Пережитое стоит прорабатывать, но в более понятной для детей форме.

Помню, как в Максате для ребят поставили батут. Дети прыгали на нем, а позади виднелась сгоревшая школа… В общем, странная картина. Конечно, малышей нужно отвлекать, но не таким способом.

— Очевидно, что в приграничных селах врачи работали в тяжелых полевых условиях, о комфорте пришлось позабыть. Приехав туда, вы не пожалели о своем решении?

— Ни разу. Возможно, сработала психологическая защита, но я воспринимала происходящее как опыт, старалась максимально сконцентрироваться на том, чтобы помочь людям. Жить в палатке? Да без проблем, как раз узнаю, что это такое.

Я не устаю поражаться нашим людям: вспомните, как кыргызстанцы сплотились в июле, октябре и как они мобилизовали свои усилия сейчас. Никто никого не заставлял: люди сами собирали деньги и продукты. Люди просто помогали пострадавшим от чистого сердца. Это хорошо и плохо одновременно. Хорошо, что мы дружные. Плохо, что к этому привыкают. Государство не должно ждать, пока люди сами соберутся и помогут друг другу.

— С другой стороны, наверняка среди волонтеров есть те, кто зарекся в следующий раз бросаться на амбразуру…

— Многие, кто волонтерил во время первой волны, уже не готовы пойти на это снова. Дело не в том, что они перехотели помогать другим, а в том, что как только спадает ажиотаж, начинается критика: "А вот это ты неправильно сделал, надо было по-другому!". Так и хочется спросить: а что же вы сидели тогда? Встали бы и сделали, как надо. В самом начале пандемии коронавирус представлял собой абсолютно неизученную инфекцию. Медики старались спасти пациентов здесь и сейчас.

Мы работали не за деньги и не просим кланяться нам в ноги. Обидно, что волонтеры помогали как могли, но почему-то еще и остались виноватыми.

— Как вы сами справлялись со стрессом по возвращении из Баткена?

— А я и не справилась! Вот такой сапожник без сапог. Все это копится внутри еще с прошлого года, когда жизнь проходила в перерывах между "красными" зонами". Сейчас меня просто колбасит от одного вида СИЗов и респираторов.

— Очень сложно отдавать себя служению стране и при этом не выгорать. Задумывались ли вы о том, чтобы уехать из Кыргызстана туда, где люди вашей профессии получают хорошую зарплату?

— Каждый день стою перед этим выбором. Это похоже на биполярное состояние: с утра ты просыпаешься готовый всем помогать, а вечером приходишь после работы и говоришь себе: "Не-не-не!".

Я бы очень хотела помочь нашей стране, если бы нам, молодому поколению, дали эту возможность. Никто не говорит, что надо повсюду ставить только молодежь: опыт и практику ничем не заменишь. Людям нужно дать шанс поднять свою страну.

Простые кыргызстанцы в очередной раз показали, что мы — сила. Пусть нас объединяют не беды и горести, а что-то светлое! Вы представляете, насколько способна подняться наша республика? Может, я уже и не увижу Кыргызстан моей мечты, но зато мои дети будут жить в другой стране…

Я была в каждой области Кыргызстана и своими глазами видела, насколько красива наша страна. Невероятная природа, климат, бешеный потенциал! Вот едешь на драндулете по ужасным дорогам, а перед тобой гектары земель, все цветет и пахнет, птицы поют… Выходишь и думаешь: "Это же моя страна. Как я могу променять ее?". Если меня попросят выбрать между Иссык-Кулем и Мальдивами, я без раздумий выберу наше озеро с его "чебачками" и кукурузой на пляже. 

Думаешь об этом, а потом идешь на работу и в конце месяца получаешь 5 тысяч сомов. На эти деньги надо как-то жить: покупать продукты, одежду, оплачивать транспорт и контракт. Мы просто пытаемся выжить. В 27 лет сидеть на шее у родителей — это просто дико. В этом возрасте у меня уже должны быть свои дети, но я не могу себе этого позволить. В такие моменты весь пыл куда-то улетучивается… Но вскоре он возвращается вновь.

 

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram