Тему «Угрозы и риски для Центральной Азии в контексте казахстанских событий в январе 2022 года» обсудили эксперты ситуационного анализа, проведенного Центром евразийских исследований СПбГУ в партнерстве с Информационно-аналитическим центром МГУ 20 января 2022 года. Результатами обмена мнений делимся в материале на Ia-centr.ru
В ситуационном анализе приняли участие директор Центра евразийских исследований Санкт-Петербургского государственного университета, профессор СПбГУ Александр Колесников, директор Центра изучения региональных угроз Виктор Михайлов (Узбекистан), аналитик Vision & Global Trends Фабрисси Виельмини (Италия), директор Центра исследовательских инициатив «Ma'no» Бахтиёр Эргашев (Узбекистан), профессор Казахстанско-немецкого университета Рустам Бурнашев, директор Центра изучения проблем европейской интеграции Белорусского государственного университета Юрий Шевцов, заведующий кафедрой мировой политики факультета международных отношений СПбГУ Дмитрий Барышников, директор ИАЦ МГУ Дарья Чижова, старший научный сотрудник центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН Станислав Притчин (заочно), шеф-редактор ИАЦ МГУ Александра Перминова. Организатор и ведущий ситуационного анализа – профессор СПбГУ Александр Князев. Отчет о ситуационном анализе представляет собой сокращенное и обобщенное отражение высказанных мнений и оценок, каждая из которых не обязательно совпадает с мнением отдельных участников ситуационного анализа.
30 лет несправедливой экономической модели
Причины январских событий в Республике Казахстан, по мнению экспертов, имели комплексный характер. Среди основных – ошибочная социально-экономическая модель постсоветского развития Казахстана, неудачный сценарий транзита власти. Так, по мнению Виктора Михайлова, «транзит власти в Казахстане прошел неуспешно, и мы являемся свидетелями последствий этого неудачного транзита. В Узбекистане транзит власти прошел достаточно мягко, без явных конфликтов и межэлитных столкновений, все приняли новую сложившуюся ситуацию».
Продолжая сравнительный анализ, Юрий Шевцов обратил внимание на то, что «в Узбекистане не было серьезного влияния внешнего фактора на процесс транзита, а в Казахстане влияние внешнего фактора – огромно, так как все завязано на Запад. Туда выводятся все деньги элиты, и это, в частности, во многом и привело к гораздо более мощному разрыву между элитами и обществом, чем это существует, к примеру, в Узбекистане».
Фабрисси Виельмини отмечает, что «базовая причина казахстанских событий – несправедливая экономическая модель, которой следовала страна 30 лет и которая привела к чрезвычайному неравенству в обществе». По мнению Бахтиёра Эргашева, «главная причина заключается в том, что в Казахстане был сформирован режим олигархического капитализма с очень сильными элементами компрадорства – как среди крупной буржуазии, так и среди управленческой элиты. Такая элита мало связывает свои интересы непосредственно с Казахстаном. Другая причина – дико затянувшийся и не очень понятный транзит власти, начавшийся в 2019 году. После этого страна находилась в неестественном положении. И вся система государственного управления, и общество были дезориентированы. Было непонятно, на какой из центров власти и принятия решений реагировать.
Ключевые факторы произошедшего определяются тем разрывом, который в Казахстане существует между государством и населением. Они же, собственно, определяет сущностную слабость государства, считает Рустам Бурнашев. Эксперт обращает внимание и на идеологию, оказавшую воздействие на ситуацию в РК: «В 2000-х годах в Казахстане была очень сильна идеологема, подчеркивающая высокий уровень жизни в государстве по сравнению с соседними странами. Эта идеологема к середине 2010-х годов работать уже перестала. Какого-либо однозначного преимущества по сравнению с соседними странами уже не фиксируется, люди уже чувствуют кардинальное ухудшение уровня их жизни».
Александр Князев предложил сгруппировать озвучиваемые причинно-следственные связи несколько иначе. «Пусть простит меня Нурсултан Назарбаев, но на первое место среди причин ставлю внутриэлитный конфликт. Предыдущие протестные движения в Казахстане – например, в том же Жанаозене в 2011 году – все они заканчивались частично через репрессивные действия со стороны власти, но в значительной степени – уступками социально-экономического характера со стороны той же власти. В этот же раз мы увидели неадекватные репрессивные реакции со стороны государственных институтов, увидели и уступки, которые произошли в то время, когда уже было поздно. Таким образом, наличие конфликта между двумя группами очевидно. С одной стороны, это условно «команда президента Токаева», с другой так же условно – «семья и окружение бывшего президента Назарбаева». Это главная сущность конфликта, естественный социальный протест, порожденный той экономической моделью, о которой уже говорили. Протест был использован и стал фоновым, он был просто использован для принципиального изменения конфигурации внутриэлитного конфликта – как попытка сохранения позиций одной из сторон».
В свою очередь, Станислав Притчин в комплексе причин произошедших событий называет тяжелую социально-экономическую ситуацию в регионах, запрос на социальную справедливость и сложную демографическую ситуацию на юге страны. На второе место он ставит внутриэлитные противоречия, дуальность политической системы к началу конфликта и отсутствие единого центра принятия решения в силовых структурах РК. Свою роль сыграло также наличие критической массы люмпенизированной, активной молодежи, которая стала костяком протестов, не исключается и координация их извне.
Внешний фактор или раскол элит?
Как это всегда характерно для слабых государств, отмечает Рустам Бурнашев, сформировался раскол на группы интересов, когда элита преследует не какие-то общегосударственные интересы, а свои, частные, групповые позиции. Констатация же компрадорского характера всей казахстанской элиты актуализирует вопрос о внешнем влиянии. Имела ли попытка части элиты взять реванш какие-то внешние гарантии? А если имела – то чьи и какие?
Бахтиёр Эргашев считает, что: «Та сторона конфликта, которую обозначили как «семью» и шире, давно получила свои гарантии и их отрабатывала. Стоит только посмотреть на цифры присутствия американских и западных компаний в сфере нефтегазодобычи Казахстана. Гарантии нужны были и для этих компаний – там Chevron, ExxonMobile, Total и другие. Одновременно эта власть получала встречные гарантии, что ее активы не будут тронуты на Западе, и карт-бланш на реализацию своего сценария транзита в Казахстане. Вероятно, гарантии были даны не в какое-то последнее время, а уже давно. Не зря же Энтони Блэр долгое время был рядом с Нурсултаном Назарбаевым. То есть, это не гарантии «здесь и сейчас», они долгосрочные и существуют давно».
Обратить внимание на попытки информационного обеспечения январских событий со стороны Запада считает необходимым Юрий Шевцов. «Аблязов – из Киева, NEXTA – из Варшавы, «Радио Свобода», все они говорили примерно в одном ключе. В случае продолжения событий в Казахстане мы имели бы организованную единую информационную политику Запада относительно происходящего в Казахстане. То есть, вмешательство началось, и оно было очень амбициозным, просто не успели раскрутиться».
Дмитрий Барышников в обсуждении внешних воздействий предложил, с точки зрения системного анализа международных отношений, обратить внимание на вопрос: «Существует ли какой-то «афганский след» в январских событиях в Казахстане?». Частичный ответ дал Виктор Михайлов: «Если говорить не об информационном участии, а о каком-то прямом участии боевиков извне, то это, допустим, 15-20 человек. Технологически перебрасывать боевиков из Афганистана в Казахстан чрезвычайно сложно. Есть определенная логистика, в рамках которой молодые люди оказываются в лагерях по подготовке боевиков. Первое, что делается по прибытии этих рекрутов на место – у них забирают документы и публично уничтожают. С этого момента их жизни принадлежат группировке, «халифату», они записаны в «шахиды». Изготавливать какие-то паспорта в Афганистане, чтобы по ним можно было бы выехать и добраться до какой-то страны – это почти нереально. Гораздо реальнее было подготовить боевиков внутри Казахстана, в переброске же из Афганистана я сильно сомневаюсь».
С Михайловым согласился и Александр Князев: «Большое количество граждан Казахстана принимали участие в боевых действиях в составе террористических группировок в Сирии и Ираке. Сейчас есть много вопросов к спецслужбам Казахстана в обсуждаемых событиях в целом. Но даже если предположить, что они выполняли свои обязанности в контроле за возвращающимися с Ближнего Востока боевиками, то вряд ли эта фильтрация была стопроцентной и идеальной. Десятки таких людей с боевым опытом могли вернуться и, так сказать, «залечь». Уровень подготовки большинства участников погромов в казахстанских городах невысок, их можно было подготовить в стране и, скорее всего, так оно и было. Можно с натяжкой допустить, что среди участников присутствовало какое-то совсем небольшое число граждан дальнего зарубежья, граждан соседних по региону стран, но как-то все это не тянет на некий глобальный заговор с целью присоединения Казахстана к тому «халифату», который уже давно не состоялся и на Ближнем Востоке. Как и информационные «партнеры» из Киева или Варшавы, эти группы террористов просто попытались «оседлать» уже возникшее движение. Сами, или кто-то их подтолкнул – это тоже из серии вопросов к прокуратуре и следствию».
«Феномен Масимова» и «прецедент Иноятова»
«Главную роль в “казахстанском сценарии” сыграл внутриэлитный раскол и остается много вопросов к силовым структурам», – говорит Дарья Чижова. Участники ситуационного анализа согласились с тем, что важным фактором эскалации конфликта стало вовлечение в него криминальных групп и террористических групп. При этом общее большое сомнение вызывает официально называемый масштаб этого участия. По мнению Александра Князева, прямо или косвенно, но и этот фактор связан с окружением бывшего президента Назарбаева. Речь о бывшем руководстве Комитета национальной безопасности (КНБ), обслуживавшем интересы «семьи». В период подготовки к транзиту полномочия КНБ были чрезвычайно усилены, он практически превратился в некое «государство в государстве», контролирующее, или стремящееся контролировать, все и вся.
И здесь опять, считает Князев, напрашиваются аналогии. Подобное положение в свое время занимала Служба национальной безопасности (СНБ) Узбекистана. «В период транзита власти в Узбекистане СНБ, как и КНБ в Казахстане, являлась де-факто гарантом планомерного транзита по утвержденному сценарию. Хотя сценарии, безусловно, отличались. Можно увидеть, как по-разному проявил себя в этих вроде бы схожих ситуациях субъективный фактор. Тогдашний председатель СНБ Рустам Иноятов, на мой взгляд, ответственно обеспечил силами ведомства стабильность предвыборного периода, достижение консенсуса между группами элиты, прохождение периода, необходимого нынешнему президенту Шавкату Мирзиёеву для формирования команды и утверждения в целом». В Казахстане субъективный фактор сработал в противоположном направлении, фактически – на разрушение государства. Можно сказать, что «Масимов не оказался Иноятовым». Теперь руководство КНБ под арестом и следствием, а забегая вперед можно, вероятно, сделать определенный вывод.
Александр Князев считает, что простая смена руководителей столь специфического ведомства проблем не решает, можно обратить внимание на то, что в Узбекистане после ухода Иноятова уже дважды сменились руководители СГБ. Можно вспомнить, что после смерти Ислама Каримова Узбекистан пережил в латентной, закрытой форме попытку государственного переворота со стороны бывшего первого заместителя председателя СНБ Шухрата Гулямова, но Мирзиёев как преемник, утвержденный первым президентом, получил полную поддержку председателя СНБ.
Эта попытка переворота прошла в латентной форме, она не будоражила общество, и в остальном узбекские элиты сумели найти консенсус. Другими словами, гарантиями национальной безопасности должны быть не конкретная личность руководителя и его преданность президенту, а институциональное оформление этой службы, ее структура, полномочия и ответственность.
Прецедент «ответственного гаранта», созданный Иноятовым в Узбекистане, может нигде и не повториться. С учетом предстоящих транзитов власти в Таджикистане и Туркменистане, там эта проблема выглядит весьма актуальной, говорит Александр Князев. «В Таджикистане существует сильный, наделенный массой полномочий ГКНБ (Государственный комитет национальной безопасности), возглавляемый Саймумином Ятимовым, а преемником уже очевидно назначен сын действующего президента – Рустам Эмомали. Известно, что существует серьезный долговременный конфликт между Рустамом Эмомали и Саймумином Ятимовым. Начнись сейчас сценарий транзита власти в Таджикистане, не повлечет ли это еще более открытый конфликт?
Иная ситуация в Туркменистане: там имеет место частая ротация всех кадров, особенно, кстати, руководителей силовых структур. Она, наверное, является предусмотрительной тактикой со стороны президента страны – чтобы никто из этих людей не успевал слишком сильно обжиться на месте, не успело возникнуть искушение властью, от чего зависит судьба и президента, и предстоящего транзита. Отдельно, наверное, можно посмотреть на взаимоотношения в так называемом тандеме Садыра Жапарова – Камчыбека Ташиева в Кыргызстане».
По опыту Туркменистана, заметил Бахтиёр Эргашев, «можно вспомнить 2007 год и фигуру Акмурада Реджепова, его роль в первом туркменском транзите. Тогда это было очень серьезно и именно после этого президент Туркменистана начал серьезно работать с кадрами в своих спецслужбах. Вполне был вероятен приход Реджепова к власти, и правильно отмечено, так и в Узбекистане был феномен заместителя председателя СНБ Шухрата Гулямова с его попыткой поиграть в государственный переворот». «Я думаю, что, все-таки, главная причина транзитных рисков кроется в том, что во всех странах Центральной Азии, за исключением, может быть, Узбекистана, отсутствует консолидированная национальная элита – она вся фрагментирована. В состоянии фрагментации подобного рода катаклизмы, произошедшие недавно в Казахстане, могут проявиться, где угодно», – констатировал Александр Князев.
Последствия казахстанских событий
Что касается геополитического контекста событий, рассуждает Виктор Михайлов, то можно вспомнить известную мысль: если есть проект и на него есть деньги, то этот проект будет обязательно реализован. «События в Казахстане это подтверждают: как бы мы ни были уверены в своих правоохранительных органах, спецслужбах и армии, это вопрос расходования больших или меньших ресурсов. В поверхностном рассмотрении – Токаев победил, и победил при помощи России, пока они выглядят выгодополучателями. Могу сказать по Узбекистану: самоуспокоенность, которая была в определенных государственных институтах, в правоохранительных органах, – оказалась сильно поколеблена».
Юрий Шевцов заметил, что: «Если бы взорвался Казахстан, это была бы долгая война сирийского типа. И то, что сползание Казахстана к такой войне удалось остановить, это делает основными выгодополучателями те страны, которые граничат с Казахстаном. В узком смысле я бы назвал выгодополучателем Россию и Евразийский союз в целом. Хотя остается много непонятного в происходящем в Казахстане. Выглядит, например, странным то, как быстро удалось все потушить, так что говорить о внутренних выгодополучателях пока трудно. Можно считать, что Токаев консолидировал власть».
С этим согласен и Фабрисси Виельмини: «В первую очередь выгодополучатель – Токаев и поддерживающая его группа элиты... Я могу сравнить казахстанские события с тем, что происходило в Грузии, на Кавказе в 2008 году. Там, как и сейчас, было ощущение, что произойдут события, которые могут подорвать позиции России в регионе. И тогда на Кавказе, и сейчас в Казахстане, российская сторона, опередив события, среагировала по принципу меньшего зла, в целом достаточно адекватно. Но и в том, и в другом случае можно считать, что позиции США получили удар».
Хотя на данном этапе преждевременно делать точные выводы, безусловно, динамика кризиса обусловлена общим фоном, созданным агрессивной политикой, которую США проводят одновременно в отношении России (украинский фронт) и Китая (Тайвань, создание блока AUKUS). На данный момент, англо-американцы, безусловно, заинтересованы в дестабилизации Казахстана, который является важным элементом для российско-китайского стратегического партнерства. Для Назарбаева было очень важно быть принятым в международное сообщество не как «еще один стан», а как полноправный игрок мировой политики. Для этого, между тем, проводилась линия на уступки российской политике, ключевым моментом остался выбор, представленный как «модернизация», приспособление к либеральному рецепту финансового капитализма и, таким образом, проникновению интересов США в «Хартленд». Январский хаос, похоже, в значительной степени свел на нет все это, подытоживает Фабрисси Виельмини.
В свою очередь, Рустам Бурнашев уверен, что «ни одного выгодополучателя обозначить практически невозможно. Непонятно, хотел ли сам Токаев такого изменения ситуации, которое произошло сейчас. Непонятен и расклад сил в Казахстане в ближайшее время, какая будет предложена программа изменений в стране, то же самое можно сказать и о региональном уровне. В Казахстане формируются новые правила игры, а для соседей и партнеров это означает наступление периода неопределенности. Аналогично можно оценить это и на глобальном уровне. Однозначно можно зафиксировать выигрыш только для одной международной организации – ОДКБ, которая наконец-то что-то сделала в реальном пространстве. Сделала консолидировано, четко опираясь на существующие нормативные документы, причем преодолела существовавший региональный разрыв – деление на зоны ответственности, западную, кавказскую и центральноазиатскую. Для всех же остальных сохраняется слишком высокий уровень неопределенности».
Иной точки зрения по поводу России и ОДКБ придерживается Александр Колесников: «Я не вижу для России никаких выгод. Антироссийская риторика в Казахстане на всех уровнях как была, так и остается. Мы пока плохо представляем себе людей из новой волны элиты, их отношения с российскими политиками, российскими экспертами, российским бизнесом. Выгоды для России я не вижу. Для ОДКБ – да, в военном формате, но не в аналитическом, и не в способности прогнозирования».
Александр Князев подытожил, что: «Выгодополучателей в самом Казахстане и в региональном плане просто нет. На тактических уровнях и эпизодически они могут, конечно, проявляться, но не более того. Неопределенность, о которой говорили выше, не позволяет утверждать, что таковыми являются Токаев или сам Казахстан. Очень сомнительны выгоды для России и для стран Центральной Азии. Реакции США и Запада в целом по отношению к событиям в Казахстане были довольно сдержанны, если не считать резолюции Европарламента. Эту сдержанность иногда объясняют присутствием в Казахстане интересов западных нефтегазовых компаний и, соответственно, заинтересованностью в стабильности. Встречаются даже такие утверждения, будто ОДКБ защитила интересы американского бизнеса. Бизнес, возможно, и удовлетворен, но с точки зрения большой геополитики – даже безо всякой конспирологии, не апеллируя к проискам ЦРУ или MI6, – США удается получить определенные выгоды.
Реакции в Казахстане на действия России и ОДКБ различны, одна из них – заметное усиление антироссийской риторики, поэтому нельзя исключать и усиления трендов на дистанцирование от тех или иных российских проектов, прежде всего в военно-политической сфере, а, возможно, и с проекцией на ЕАЭС».
