В конце июля 2023 года Ташкент опубликовал стратегию развития страны до 2030 года. Предполагается, что реализация намеченных планов потребует 7 лет, более $252 млрд и модернизации почти всех сфер общественной жизни. Об особенностях, сильных и слабых сторонах документа в интервью Ia-centr.ru рассказал старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Андрей Грозин. 

— Стратегия «Узбекистан-2030» перекликается с концепциями, которые регулярно готовит Астана и которые критикуют за описательный подход и противоречивость. Отличается ли от них документ, который подготовил Ташкент?

— Стратегия «Узбекистан-2030» включает в себя семь основных направлений — некоторые эксперты объединяют в одно направление безопасность и внешнюю политику, а также социальное развитие и экономику — и сто целей.

Текст стратегии объёмен, содержит большое количество числовых показателей и перечисляет конкретные ведомства и чиновников, ответственных за её за реализацию.
Ташкент стремится избежать поверхностного, описательного подхода и пытается донести до конечного читателя каждую деталь. Это отличает узбекистанский план развития от обтекаемых и широко очерченных казахстанских документов подобного рода.

По сравнению с «Жана Казахстан» программа «Узбекистан-2030» составлена очень скрупулёзно и подробно.

Узбекистанский документ тяжело воспринимается: казахстанские обтекаемые стратегии, стиль которых эксперты выработали ещё при предыдущем главе государства, читаются проще. В качестве примера можно назвать стратегию «Казахстан-2030», подготовленную при экс-президенте Нурсултане Назарбаеве. Хотя там тоже присутствовала детализация, в нём было меньше числового материала и текста в целом. Тем не менее «Казахстан-2030» охватывал все сферы общественной жизни и также выделял ответственных за направления и цели. Это формировало восприятие стратегии как реально исполнимой.

Ташкенту всё ещё предстоит учиться готовить документы такого формата. Тем не менее время и возможности для учёбы у Узбекистана есть.

— В чём новизна и особенность подхода, которого придерживался Узбекистан, готовя стратегию? Какие у этого подхода сильные и слабые стороны?

— Особенность новой стратегии — это непривычно подробное прописывание расходов и проектов, на которые планируется тратить государственные деньги. Например, в стратегии не только указано, что в 2023 году на проекты в махаллях должно уйти 8 трлн сумов бюджетных средств, но и прописано, сколько средств нужно выделить на каждую программу.

У этого подхода есть ряд недостатков. С одной стороны, он создаёт ощущение излишней детализации, усложняя восприятие текста для экспертов и граждан. С другой стороны, документ игнорирует интенсивность ротаций в узбекистанском госсекторе.

Так, ряд ответственных за отдельные параметры экономического и социального развития, указанные в «Узбекистане-2030», на сегодняшний день или переведены на новые должности, или отошли от дел.

Наконец, стратегия должна очерчивать определение ключевых направлений развития, его целей и методов. Детализация, особенно подробная и числовая — сфера ответственности профильных ведомств и правительства, обязанных готовить по этим вопросам постановления и указы.

— Какой из векторов развития, прописанных в стратегии, является ведущим и приоритетным для стабильности системы?

— В стратегии «Узбекистан-2030» ярко прослеживается стремление Ташкента удовлетворить запрос населения на социальную справедливость и активную социальную политику.

Этот запрос доминирует сейчас во всём регионе Центральной Азии. Он стал отправной точкой, с опорой на которую составлялась стратегия.
Социальная тематика — основная сфера, которой уделяет внимание документ. Экономическое и социальное направления доминируют в плане, по ним прописано больше всего задач, они максимально детализированы.

Ещё одно подтверждение этому можно найти, понаблюдав за общественным обсуждением текстов. По официальным данным, граждане Узбекистана направили для стратегии 17–18 тыс. различных предложений и отзывов. Большая часть из них — более 7 тыс. 400 — касались экономики и социальной политики. При этом направление, связанное с безопасностью, наращиванием оборонного потенциала и дипломатией, смогло привлечь чуть более 200 отзывов.

Для граждан социальная справедливость интереснее внешней политики.

— Какова публичная реакция на «социально ориентированную» стратегию? Даёт ли её подготовка свои плоды сейчас?

— Хотя узбекистанцы выдвигали предложения и отзывы в сфере социальной политики, судя по откликам в местном сегменте интернета, ни выдвижение текста на общественное обсуждение, ни старт реализации не вызвали особого ажиотажа. Пока общество ждёт первых результатов исполнения программ. На их основе уже будут делать выводы и оценивать стратегию.

Отчасти нейтрально-безразличная реакция связана с тем, что у стратегии всё ещё впереди. Она написана на долгосрочную перспективу, а первоначальный этап её реализации будет длиться 3–4 года, то есть конкретные выводы об эффективности и реалистичности программы развития можно будет сделать к 2025–2026 годам. Это общая особенность государственно-управленческих решений такого масштаба.

— Какие у стратегии есть проблемные места? Что может помешать её реализовать?

— Проблемных мест, на мой взгляд, несколько. Первое — чрезмерная насыщенность зелёной повесткой, которая является веянием моды и хорошим тоном в документах такого рода, но не всегда соотносится с объективной реальностью.

Например, указанные в стратегии объёмы наращивания добычи газа в Узбекистане — 67 млрд м3 в год — не выглядят реалистичными, особенно в ситуации, когда добыча снижалась в течение последних 5 лет. Чтобы добиться этой целей, нужно активно инвестировать в новые месторождения и технологии, однако источники их финансирования не ясны.

Другое «узкое место» касается устойчивости финансовой модели, на которую опирается стратегия. План развития до 2030 года подразумевает, что основным источником финансирования прописанных в нём проектов должен стать бюджет. В качестве уступки Ташкент готов пойти на государственно-частное партнёрство, однако это также подразумевает значительные государственные расходы, которые потребуют заимствований на внешних рынках.

Сейчас такая тактика рискованна — как из-за мировой финансовой турбулентности, так и из-за опасности впасть в серьёзную финансово-кредитную зависимость для Узбекистана.
Пока страна даже при больших объёмах заимствований не допускает превышения внешним долгом планки в 50 % ВВП. Тем не менее большие траты на программы по озеленению, обеспечению доступа к чистой воде, социальному развитию и прочее могут привести к тому, что это правило соблюсти не удастся.

Наконец, несмотря на детализацию и насыщенность числовыми индикаторами, стратегия в некоторых случаях допускает формулировки, которым недостаёт конкретики.
Как пример — цель довести медицинские и образовательные услуги до среднемирового уровня.

Во-первых, среднемировой уровень динамичен и за 5–7 лет может радикально измениться. Во-вторых, при оценке среднемировых уровней приходится принимать во внимание искажающие общую картину разрывы между регионами и отдельными странами. Наконец, по отдельным показателям Узбекистан уже соответствует среднемировым стандартам: например, по данным ВОЗ, в среднем в богатых странах на 10 тыс. человек приходится 55 больничных коек, а в бедных — 7. В Узбекистане этот показатель в 2020 г. составлял 45,2, что сопоставимо со статусом страны со средним уровнем дохода.

Аналогичные слабости просматриваются не только в пунктах, посвящённых социальной защите, но и в задачах по коррекции макроэкономических показателей. Так, в стратегии предложено довести среднюю зарплату до $1000, однако подобного рода рост предполагает подъём среднестатистического заработка в два раза.

Другой пример — тезис о необходимости расширить и углубить урбанизацию и довести население городов до 60 % от всего населения страны за короткий по историческим меркам период. По данным министерства экономики, сейчас в городах живёт 50,6 % узбекистанцев. Переезд ещё 10 % действительно повысит качество жизни отдельных людей, но выдержит ли подобный скачок городская инфраструктура? Будут ли готовы к этому системы транспорта и ЖКХ? Возможно ли будет при этом решать проблемы доступа к чистой воде? Эти вопросы остаются без ответа.

Наконец, проблемы с планированием касаются и цели расширения доступа к воде. Проблема водных ресурсов обостряется в Центральной Азии в целом, а ситуация с водой имеет склонность к деградации. Доступ к воде — как для граждан, так и для производств — будет усложняться и вряд ли станет проще к 2030 году. Как в этих условиях будет реализовываться стратегия, непонятно.

— Какую часть стратегии вы считаете прописанной наилучшим образом?

— Наиболее непротиворечивая и здравая часть стратегии — это два направления, которые касаются внешней политики и безопасности. Это объясняется меньшей детализацией по сравнению с социально-экономическими блоками. С одной стороны, это делает тексты более реалистичными, с другой — более простыми для восприятия. Кроме того, не заметно противоречий между декларируемыми тезисами этих блоков и политикой Ташкента с 2016 года.

Это создаёт ощущение преемственности и последовательности. Наконец, сама по себе внешняя политика Узбекистана прагматична, предсказуема и ориентирована на расширение транспортных коридоров, решение афганской проблемы и мирное сосуществование в регионе.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram