Особые подходы к целому ряду важнейших вопросов интеграции и региональной политики, которые раз за разом демонстрирует Астана, охватывают все больше сфер и, в конечном итоге, ставят перед Москвой ряд сложных и острых вопросов.
Сложных – от того, что Казахстан важен для России. Без сотрудничества с ним наша «среднеазиатская партия», ключевая для евразийской интеграции, обречена на провал. Острых – потому что Астана, в борьбе за лидерство и «особую роль», давно действует без оглядки на интересы Москвы. А при необходимости – достаточно легко идет на контакт с другими участниками «Большой игры» за постсоветскую Среднюю Азию.
И не то чтобы здесь было какое-то «восточное коварство» или устойчивая антироссийская позиция местных элит, хотя и это, разумеется, имеет место быть. «Национальный прагматизм» диктует «внешнеполитическую многовекторность», проще говоря – ничего личного, только государственные интересы относительно молодой еще «независимости». Но нам, России, от этого не легче. Ведь пресловутая «многовекторность» - это всегда тонкое балансирование между «национальными интересами» и шантажом России, «особыми условиями партнерства» и требованием от Кремля платы за лояльность.
Собственно, шокировать это не должно, подобное как раз и называется реальной политикой. Но ведь и другая сторона вправе столь же прагматично оценивать: а стоит ли партнер тех средств и ресурсов, которые в него вкладываются?
По сути, в глазах российского общества, экспертов и политических элит Казахстан получил некую индульгенцию. Если «что-то кое-где у нас порой» и странно выглядит, и настораживающе звучит, то это списывается на временные издержки тяжелого наследия распада СССР. В общественном сознании накрепко утвердилась незатейливая схема: «Казахстан последовательно движется курсом евразийской интеграции в партнерстве с Россией, а Узбекистан всякие отношения с Москвой намеренно прекращает, о чем свидетельствует не только выход страны из ОДКБ, но и, например, история с «выталкиванием» МТС с узбекского рынка».
Во внедрении этой схемы, разумеется, существенную роль сыграли казахстанские журналисты и лоббисты, но роль их преувеличивать не следует: идеи евразийской интеграции и без того настолько овладели «политическими массами», что все, не вписывающееся в тезис об их успешной реализации, попросту отбрасывается.
На первый взгляд, Нурсултан Назарбаев представляется последовательным и убежденным сторонником интеграции, тем более, что именно он двадцать лет назад, в октябре 1994 года, на саммите стран СНГ выступил с проектом создания Евразийского союза. Опираясь на тезис о единстве судеб народов Евразии и необходимости сохранения этого единства в границах бывшего СССР, он, по сути, выдвинул тогда перед собравшимися идею создания конфедеративного государства. Одного этого шага было достаточно, чтобы в общественном сознании закрепилось представление о нем как о поборнике интеграции. И совсем уже было неважно, что тогда предложения казахстанского президента были отвергнуты.
По-иному и быть не могло, и уж кто-кто, а такой искушенный политик, как Н. Назарбаев отчетливо это понимал. Всего три года, как национальные элиты стали полновластными хозяевами в своих республиках, еще не были поделены все прибыльные места, еще не устоялись отношения между кланами и группировками. Да что там, еще не ясно было, сумеют ли пришедшие к власти в теперь уже суверенных республиках эту власть сохранить. А Н. Назарбаев фактически предложил им, пусть и в мягкой форме, вновь повесить на шею ярмо Центра и добровольно согласиться на ограничение привилегий и вольностей, истекавших из новоприобретенной самостоятельности. Какова была вероятность принятия подобного предложения?
Абсолютно нулевая, и Нурсултан Абишевич прекрасно это понимал, поскольку никогда в политическом идеализме замечен не был.
Шокированное распадом страны общество до последнего верило, что это ненадолго, и Н. Назарбаев своими заявлениями дарил ему надежду. Тем более что эти подарки обходились ему совершенно бесплатно, а выигрыш в рейтинге на постсоветском пространстве он получал значительный.
И не столько на этом самом постсоветском пространстве, как внутри собственной страны. Согласно переписи 1989 года, население Казахской ССР составляло 17 миллионов, из них казахов - всего 6,5 миллиона, и, выступая с «объединительными инициативами», Н. Назарбаев просто обязан был учитывать то количество «нетитульных», для которых, в отличие от казахских политических элит, распад великой страны не нес никаких финансовых, экономических или политических выгод.
А вот когда ситуация поменялась, когда к середине двухтысячных годов в стране, при той же численности населения, казахов стало уже около 11 миллионов - хотя эти выводы местных статистиков и оспаривают, но в главном тенденция именно такова –«интеграционные устремления» Н. Назарбаева стали приобретать уже совершенно иной характер. Яркий пример - история с пресловутым Союзом тюркоязычных государств.
«Мы живем на родине всего тюркского народа, - заявил он два года назад во время визита в Анкару. - После того, как в 1861 году был убит последний казахский хан, мы были колонией Российского царства, затем Советского Союза. За 150 лет казахи едва не лишились своих национальных традиций, обычаев, языка, религии. С помощью Всевышнего мы в 1991 году провозгласили свою независимость. Ваши предки, уходя с исторической родины, из Тюркского каганата, забрали с собой название тюркского народа. До сих пор турки называют лучших джигитов - «казак». Вот мы и есть эти казахи». И добавил: «Придет время, когда все тюрки объединятся. Поэтому я хочу поприветствовать всех тюркоязычных братьев. Между Алтаем и Средиземным морем живут свыше 200 миллионов братьев. Если мы все объединимся, то мы будем очень эффективной силой в мире».
План этого союза всех тюрок виделся широко: создание общего информационного пространства, увеличение количества транспортных коридоров между странами и расширение транспортной инфраструктуры. Тот же Н. Назарбаев предлагал создать исполнительные органы союза, его словами, «реальную организационную составляющую», которая позволила бы тюркской интеграции обладать «всеми необходимыми признаками политического регионального объединения, правовым статусом и определенными организационными структурами». Его предложения были услышаны, появились Совет глав тюркоязычных государств, Совет министров иностранных дел, Совет старейшин и Комитет старших должностных лиц. Координацией экономического сотрудничества ведает Тюркский деловой совет, а культурного – Фонд сохранения тюркской культуры в Баку.
И опять, изначально было ясно, что никакого серьезного объединения Турции, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана, Туркменистана не произойдет.
Но Н. Назарбаев вновь одним лишь заявлением набрал очки, на этот раз – среди пантюркистов, которые всерьез поверили, что Астана может использовать пантюркизм как возможность претендовать на региональное лидерство.
Впрочем, на этот раз казахстанский президент играл «на грани фола»: если перспективы самого союза и были весьма сомнительны, то, как катализатор роста националистических настроений уже непосредственно в России эта идея вполне могла сработать. Сегодня на постсоветском пространстве пантюркистский проект остался лишь в форме периодически устраиваемых саммитов глав тюркских государств, где все, в общем-то, сводится к геополитической маниловщине. Но сам по себе пантюркизм остается идеей, объединяющей часть антироссийских сил как внутри нашей страны, так и на постсоветском пространстве. Точку в этом вопросе ставить очень рано, а потому и угрозы от адептов пантюркизма далеко не исчерпаны.
Такова оборотная сторона многовекторности, которую исповедует Астана. Пик ее пришелся на тот же 2012 год, когда на внеочередном саммите Организации исламского сотрудничества казахстанская делегация поддержала приостановку членства Сирии в этой организации - против чего, кстати, на этой конференции выступили Иран и Алжир.
Все «интеграционные инициативы», с которыми за последние двадцать с лишним лет выступал Н. Назарбаев, на поверку оказываются лишь декларациями. Интеграция – она ведь предполагает выбор стороны, а вот как раз этого президент и политические элиты республики стараются всеми силами избежать.
В этом и есть суть многовекторности Астаны – создать систему, при которой более крупный игрок «не тронет» потому, что этого не позволят другие, не менее серьезные участники геополитической партии.
Итоговый документ, подписанный в конце мая на заседании Высшего Евразийского экономического совета, означает появление крупнейшего в мире после Евросоюза экономического объединения - ЕАЭС, раскинувшегося на огромной территории с население в 170 миллионов человек. Почему же тогда у многих возникает ощущение некоей недосказанности и «недоделанности» от этого события?
Несколько сот страниц этого документа создавались почти три года. Столько же времени шла борьба двух идеологий этого интеграционного объединения. Представители одной точки зрения настойчиво добивались того, чтобы новое образование с самого начала носило максимально глубокий характер, вплоть до общей охраны границ и единых вооруженных сил. Выразителем второй точки зрения были, в первую очередь, политические элиты Казахстана, настаивавшие на том, что ЕАЭС является исключительно экономическим проектом.
Эта вторая точка зрения и победила перед подписанием итогового документа 29 мая. Заместитель министра иностранных дел Казахстана Самат Ордабаев с определенной гордостью отметил: «Мы ушли от политизации Договора, а значит и Союза, весь костяк – чисто экономическое взаимодействие. Благодаря последовательной позиции Казахстана из Договора были исключены такие вопросы, как общее гражданство, внешняя политика, межпарламентское сотрудничество, паспортно-визовая сфера, общая охрана границ, экспортный контроль и так далее».
Главный переговорщик по интеграционным вопросам от России Игорь Шувалов изо всех сил пытался убедить казахстанскую сторону в том, что «современном мире уже неплохо отработана схема сохранения государственной независимости и суверенитета параллельно с участием в экономических интеграционных объединениях». Говорил, что российской стороне пришлось «потратить немало времени, убеждая казахстанских партнеров, что за предлагаемыми нами решениями не скрывается покушения на их суверенитет». Но изменить позицию Астаны так и не удалось.
Неуступчивая принципиальность Казахстана имела вполне понятное объяснение – Астана может диктовать, поскольку давить на нее не позволят другие значимые игроки, это Вашингтон и Пекин.
С Соединенными Штатами Н. Назарбаев выстраивал свою партию куда как тщательнее, чем интеграционные инициативы.
В августе 2005 года, в рамках своего визита в США, министр иностранных дел РК Касым-Жомарт Токаев ознакомил тогдашних государственного секретаря Кондолизу Райс и министра обороны Дональда Рамсфелда с программой полномасштабных общественно-политических реформ, объявленной президентом Казахстана. И тогда же Вашингтон сделал беспрецедентное заявление: данная программа, по мнению американской стороны, «представляет собой оптимальную модель развития для других государств Центрально-азиатского региона». Н. Назарбаев добился главного: его претензии на региональное лидерство, на особую роль в регионе были признаны самими США.
Дальше Вашингтону оставалось только развить успех, закрепить свое присутствие в Казахстане, что он и делает сегодня. В 2012 году американские компании вложили в Казахстан свыше 37 миллиардов долларов, то есть 16,4 процента от общей суммы иностранных инвестиций, поступивших в страну.
Транснациональная «ЭксонМобил», крупнейшая в мире частная нефтедобывающая компания, главные акционеры которой из США и Катара, владеет в Казахстане 7,5 процентами акций Каспийского трубопроводного консорциума, 16,81 процента нефтяного поля Кашаган и четвертью акций нефтяного месторождения Тенгиз. Следом за ней идет американская «Шеврон»: 15 процентов акций того же консорциума, половина акций месторождения Тенгиз и 20 процентов доли месторождения Карачаганак. И замыкающий в тройке лидеров – опять американская «КонокоФиллипс», имеющая 8,4 процент акций месторождения Кашаган. Теперь - для «баланса». Во время визита в Астану руководителя КНР Си Цзиньпиня в сентябре прошлого года был подписан договор, по которому в обмен на пять миллиардов долларов государственная Китайская национальная нефтегазовая корпорация приобрела солидную долю того же Кашагана, а еще тридцать миллиардов составят инвестиции Пекина в экономику Казахстана.
Не менее показательно обстоит и картина внешней задолженности Астаны: самыми крупными ее кредиторами являются Нидерланды - более 32 миллиардов долларов, Великобритания - примерно 21,1 миллиарда, Китай - 14,6 миллиарда, США - 14,3 миллиарда, Франция - 7,8 миллиард. У России - 3,5 миллиарда казахстанского долга, менее 5 процентов.
После этого совершенно не должно удивлять, что Астана весьма отзывчива на просьбы внешних партнеров. Уже не первый год США «по-дружески» советуют Астане, во-первых, не участвовать в каких бы то ни было энергетических проектах, предусматривающих прокладку трубопроводов через иранскую территорию. И, во-вторых, рекомендуют ограничивать участие Ирана в той же Шанхайской организации сотрудничества, «держать» Тегеран на пороге этого и других региональных институтов в неопределенном статусе «наблюдателя», вместе с Афганистаном и Монголией. Что, собственно, Астана и делает…
Остается только восхищаться этим искусством балансирования на канате между московскими проспектами, пекинскими небоскребами и лабиринтами Вашингтона.
Восхищаться - и отчетливо понимать, что в силу целого ряда причин объективного и субъективного характера Астана в нынешней интеграционной партии играет только за себя. Ну, и немного - «за того парня», но никак не за Россию. Подписав договор об ЕАЭС, Н. Назарбаев при полной поддержке местных элит намерен и дальше прилагать все усилия, чтобы интеграционные процессы не зашли слишком далеко, не перешагнули рамок экономического партнерства.
Даже вполне, казалось бы, очевидная вещь, военно-техническая кооперация наших стран, вызывает ожесточенное сопротивление. Это наглядно продемонстрировали апрельские дебаты в сенате РК по вопросу принятия законопроекта «О ратификации Соглашения между правительством Республики Казахстан и правительством Российской Федерации о разработке и реализации программ совместных работ в области военно-технического сотрудничества в интересах Вооруженных сил Республики Казахстан и Российской Федерации». Здесь не нужно комментариев, достаточно цитат.
Сенатор Орынбай Рахманбердиев: «Разговор идет об освобождении от проведения процедур, конкурсов и так далее. Как осуществляться будут эти контракты без конкурсов? Наши Вооруженные силы оснащены не только российской техникой, у нас и турецкая техника есть, и другие государства поставляют нам. Не даем ли повод для коррупции?»
Сенатор Гани Касымов: «Что там в России? Все технологии 40-летней, 50-летней давности. Они все, что способны, это «Ладу» нам дать в гражданском производстве. Сейчас такую же технологию в военном отношении приводите».
И, наконец, ключевое, сенатор Мухтар Алтынбаев: «Все равно у России надо брать, поэтому они несколько облегчают здесь участь, чтобы дешевле все это обходилось».
Аналогичная ситуация и в отношении дальнейшего вектора интеграции. По своим параметрам ЕАЭС никак не дотягивает до нового мирового «полюса» или же «центра силы», оставаясь региональным объединением.
Преодолеть эту региональность можно и нужно, но для этого совершенно необходимо определить внешнеполитический вектор расширения влияния ЕАЭС, направление усилий в поисках союзников и партнеров. А здесь всем памятны недавние усилия Казахстана помешать превращению Таможенного союза в надгосударственное политическое объединение, вроде СССР или ЕС, из-за чего Нурсултан Назарбаев высказывался против присоединения к Таможенному союзу Киргизии и Таджикистана, долго не соглашался с вхождением туда Армении, но при этом выступил за принятие в ТС члена НАТО Турции.
Пресловутая многовекторность, которая оборачивается выхолащиванием идеи постсоветской интеграции в выгодную для внешних игроков сторону – это опасный вирус, которым Астана вполне может заразить остальных партнеров по ЕАЭС. Паниковать по этому поводу, пожалуй, не стоит. Но вот предохраняться от этого вируса нужно.
Правила комментирования
comments powered by Disqus