По мнению политолога Рустама Бурнашева, система поддержки сил НАТО в Афганистане не требует создание военной базы в Узбекистане — но ситуация может измениться в среднесрочной перспективе.
На днях Госдепартамент США традиционно назвал Узбекистан авторитарным государством в своем ежегодном докладе о соблюдении прав человека в мире в 2014 году. Авторы доклада подчеркнули, что в Узбекистане избиратели лишены подлинного выбора, а в докладе миссии наблюдателей ОБСЕ отмечена нехватка «подлинной электоральной конкуренции и дебатов» в ходе проведения парламентских выборов, состоявшихся в декабре 2014 года. При этом любопытно, что согласно рейтингу слабости государств мира 2015 года, который недавно был опубликован Фондом мира и журналом Foreign Policy, уровень стабильности в Узбекистане оказался самым низким в регионе. Оценив усилия западных специалистов, корреспондент ИА REGNUM обсудил самые сложные с точки зрения составителей доклада темы с политологом Рустамом Бурнашевым.
ИА REGNUM: На днях Госдеп США опубликовал ежегодный доклад по правам человека в мире. В документе содержится весьма серьезная критика Узбекистана, который называется авторитарной страной. Означает ли это, что США активизируют свою работу в Узбекистане?
Я бы отметил два момента. Форма докладов, о которых идет речь, относительно республик бывшего СССР всегда носит достаточно критический характер. Это касается не только Узбекистана, а практически всех постсоветских стран, за исключением «избранных», таких как прибалтийские государства. Более того, ничего нового в плане оценок, относительно Узбекистана, в докладе тоже не сказано. Традиционно республика характеризуется Соединенными Штатами, с точки зрения соблюдения прав человека, крайне критично. Поэтому никаких изменений в оценочном плане здесь не зафиксировано. Таким образом, говорить о том, что этот доклад каким-то образом свидетельствует об изменении отношения США к Узбекистану нельзя. И делать вывод о том, что США активизирует свою деятельность в республике не представляется возможным.
ИА REGNUM: Среди прочего в докладе Госдепа США говорится о том, что в стране отсутствует возможность смены власти путем выборов. Подтверждением тому может служить тот факт, что в конце марта этого года Ислам Каримов Узбекистана в очередной раз переизбрался на пост главы государства. Возможна ли в стране смена власти не электоральным путем и насколько в республике сильны протестные настроения?
Говорить о возможности смены власти в Узбекистане не электоральным путем в абстрактном плане крайне сложно и бессмысленно. Очевидно, что такое может произойти в любом государстве. В том числе и Соединенных Штатах. В данном случае нужно говорить о конкретных вещах. Что понимается под не электоральной сменой власти? Например, если президент Барак Обама скончается от сердечного приступа, к руководству США придет вице-президент. Может ли это считаться не электоральной сменой власти? Если эта смена происходит в рамках конституционного права, в рамках тех процедур, которые предусмотрены законом, то это совершенно нормальное движение. Просто оно не будет включать в себя выборный процесс в момент перехода власти.
Если мы говорим о возможности смены в качестве лидера государства Ислама Каримова, то, безусловно, может. С 2010 года законодательством предусмотрено, что в случае недееспособности президента Узбекистана его место временно занимает спикер сената, а затем проводятся выборы. Эта процедура так же не является полностью электоральной, поскольку спикер сената не выбирается всенародно, а избирается сенатом или назначается.
Если же мы говорим о не электоральной смене власти посредством некого переворота или реакции на некие протестные выступления населения, то я такой возможности на настоящий момент не вижу. С моей точки зрения вероятность такого исхода событий на мой взгляд является достаточно малой.
Что касается протестных настроений, то абстрактно судить об этом нельзя, поскольку это вещь в принципе измеряемая. Для того, чтобы говорить о силе протестных настроений нужно проводить социологические исследования, замеры специальные. Я информацией по таким замерам относительно Узбекистана не владею. Все остальные оценки могут быть только субъективными — кажется, что они низкие или кажется, что они высокие. Но такой подход, с точки зрения экспертной оценки, некорректен.
ИА REGNUM: В своем докладе американцы отмечают, что в Узбекистане широко распространены ограничения на свободу вероисповедания, в том числе наблюдаются преследования членов групп религиозных меньшинств и продление срока заключения верующих всех конфессий. Во многом это связано с борьбой против радикальных исламистов. Насколько успешно может противостоять Узбекистан радикалам и в частности, Исламскому государству (с учетом того, что его реальная представленность в регионе несколько преувеличена)?
Надо понимать, что для постсоветского пространства характерно разделение на традиционные и нетрадиционные конфессии. К нетрадиционным религиозным конфессиям в странах бывшего СССР существует достаточно критическое отношение. Их подозревают в определенных психологических махинациях. Естественно их деятельность если серьезно не ограничивается, то регламентируется. И зачастую такую регламентацию внешний наблюдатель рассматривает как нарушение прав этих религиозных конфессий. С моей точки зрения вопрос гораздо сложнее и просто оценивать, что все это нарушение прав, преследование, будет не совсем корректно. Оценка должна быть гораздо более сложной и гораздо более комплексной.
Другой вопрос, религиозная составляющая внутри традиционных конфессий. Как правило здесь стоит вопрос деятельности мусульманских сообществ. Тут существует традиционный подход, уходящий истоками во времена Советского Союза. Приемлемыми считаются те мусульманские общины, которые вписаны в работу соответствующего духовного управления. В нашем случае — духовного управления мусульман Узбекистана. Исламские структуры, которые с этим управлением не сотрудничают и дистанцируются от него, рассматриваются достаточно критически. Это касается ячеек Хизб-ут-Тахрира, ячеек «Акрамия». То есть на них безусловно оказывается давление, они относятся к запрещенным сектантским группам в Узбекистане и в других странах Средней Азии. Их деятельность существенно ограничивается и преследуется. И опять же говорить, что это является ограничением активности мусульман, формально правильно. Но содержательно не совсем корректно. Необходимо достаточно четко анализировать, что понимается под сетевыми религиозными структурами, о какой деятельности этих структур, которая ограничивается, идет речь.
Что касается способности Узбекистана противостоять радикализации исламизма, то опыт показывает, что страна на это в принципе способна. В республике, так же как в Таджикистане, религиозные настроения достаточно сильны. Мусульманское население по факту достаточно религиозно. Есть и радикальные веяния, те что фиксировались и в начале 90-х годов, и в середине 2000-х. Но мы видим — за 25 лет существования Узбекистана, как независимого государства, что здесь с этим вопросом справляются. Есть конечно определенные сложности, если использовать советскую терминологию — перегибы на местах.
Но! Один важный момент — нельзя связывать исламскую радикализацию в Узбекистане с Исламским государством. Структурно эти образования имеют совершенно разную природу. На деле Исламское государство очень сильно связано с внешней поддержкой, поскольку сформировалась на основе сил оппозиционных Башару Асаду. Оно имеет четкую локализацию — Ближний восток. Что касается радикализации в Узбекистане, то она носит внутренний характер. Это вопросы связанные с внутренними настроениями отдельных групп узбекского населения. Поэтому природа и сущность этих явлений абсолютно различны.
ИА REGNUM: Узбекистан сейчас получает от США бронемашины. Причем абсолютно бесплатно. Считается, что таким образом Вашингтон пытается наладить диалог с Ташкентом для того, чтобы вновь открыть в республике свою военную базу. Насколько реально, что армия США вновь расквартируется в Узбекистане, ведь сейчас на это существует законодательный запрет? Но что мешает его отменить?
Что касается военно-технического сотрудничества Узбекистана со странами запада, то оно существует достаточно давно. Ничего нового не происходит. Та поставка бронетехники, о которой вы говорите, стала заметна благодаря времени и объему поставок. Несколько сотен бронемашин — это достаточно много. Это по времени совпало с изменением активности США и их партнеров в Афганистане. То есть, сотрудничество всегда было достаточно активным, исключая период в середине 2000-х годов, связанный с андижанскими событиями, когда было сильное похолодание отношений. Но после снятия санкций, после урегулирования вопроса об ограничении военно-технического взаимодействия стран Запада с Узбекистаном, партнерство достаточно быстро вышло на тот уровень, который был всегда. Речь идет о технике специального назначения, применение которой ограничено. Это бронемашины для разминирования, а так же некие локальные командные центры. То есть эта техника предназначена для борьбы с незаконными вооруженными формированиям. Или в западной терминологии — с повстанческим группами. Не стоит рассматривать этот отдельный пример с точки зрения того, что США могут выйти на создание военной базы в Узбекистане. Действительно закон можно поменять, но в данном случае я просто не вижу структурных оснований для подобных изменений. Опыт взаимодействия Узбекистана с США показал, что военное присутствие Вашингтона на территории республики не гарантирует безопасности страны. Более того, подобные намерения могут сформировать определенные сложности во взаимодействии Узбекистана с другими партнерами. В частности, с Россией и Китаем.
Я не вижу оснований для того, чтобы Соединенные Штаты были заинтересованы в создании базы на территории Узбекистана в данное время. Этот формат был актуален в 2012 году, может быть даже в начале 2014 года, когда речь шла об изменении формата военного присутствия США в Афганистане. Но сейчас изменение этого формата обрело четкие рамки, стало понятно что происходит. Система поддержки сил НАТО в Афганистане не требует создание военной базы в Узбекистане. То есть, не заинтересована ни та, ни другая сторона. В среднесрочной перспективе ситуация может измениться.
ИА REGNUM: 8−9 июля в Женеве на сессии Комитета ООН по правам человека уже Узбекистан будет представлять доклад о выполнении страной Международного пакта о гражданских и политических правах. Что может показать страна международному сообществу после того, как вышел негативный американский доклад?
Как я уже отмечал, негативная составляющая доклада, который публикует США, — это константа. По большому счету, фон для Узбекистана не изменился. Остался таким же, каким был всегда. Речь не идет о том, что Узбекистан должен каким-то образом и будет отвечать на американский документ. Доклады, которые делают постсоветские страны отражают национальное восприятие ситуации. Делается ставка на указание положительной динамики. Оправдываться никто не намерен. Этот этап все прошли более десяти лет назад, когда реагировали на внешних игроков. Вполне возможно, что будет некая реакция на наиболее острые позиции, да и то я сомневаюсь, что это будет акцентировано как реакция. Национальный доклад готовится абсолютно независимо от внешних оценок.
ИА REGNUM: Помощь Европейского союза для стран Центральной Азии, в том числе и для Узбекистана, до 2020 года составит 1 миллиард 68 миллионов долларов. Это на 56% больше, чем за период с 2007 по 2013 год. Деньги должны быть использованы для усиления связей с Европой. Удастся ли таким образом ЕС ослабить российское влияние в регионе, и конкретно в Узбекистане?
Я очень сильно сомневаюсь, что в рамках своего взаимодействия со странами Средней Азии европейцы ставят задачу ослабить влияние России. Как правило, этот вопрос в европейской политике не стоит. Они рассматривают регион, как периферийную зону своих интересов. Они имеют виды на долгосрочную стабилизацию ситуации, чтобы не было каких-то серьезных трансформаций в энергетической политике, политической ситуации, ставятся вопросы некоторых идеологически важных проектов для Европы, таких как экологическая экономика. Соответственно на эти направления идет расходование денег. Что касается связи с Россией, то она рассматривается европейцами как сущностная, структурная необходимость и как важный стабилизирующий фактор. Конечно в 2014 году случилась трансформация восприятия этой ситуации, которое еще должно получить нормативно-правовое воплощение.
Что касается цифр, то надо понимать, что меняется покупная способность, тех денежных средств, которые вкладываются. Когда мы сравниваем динамику абсолютных цифр мы некоторые нюансы не учитываем. Я бы не сказал, что это столь астрономический финансовый прорыв. Это положительный тренд, но он не является скачкообразным.
Правила комментирования
comments powered by Disqus