Казахстан — чемпион мира по разработке программ экономического развития. Однако это не помогает ему слезть с нефтяной иглы. В ожидании политического транзита никаких радикальных реформ не предвидится — приоритет отдается социальной стабильности, пусть и приобретенной дорогой ценой.

Казахстан на пороге больших перемен. Нурсултану Назарбаеву, бессменному президенту с 1991 года, уже 76 лет — в наше время это не столь уж и преклонный возраст, тем не менее граждане страны тревожатся о будущем. Задуматься есть о чем — 2016 год выдался неспокойным.

Синофобия на марше

В апреле-мае по стране прокатились "земельные бунты". В конце марта правительство санкционировало продажу земли с аукционов. Решение вызвало сначала недовольство в соцсетях, а потом и народные волнения в городах Атырау, Актобе и Семей. Причина — опасения, что земли будут скуплены китайцами. Интеллигенция начала писать письма Назарбаеву, а люди — выходить на улицы с антикитайскими лозунгами вроде "?ытай?а жер сатпа!" ("Не продавай землю Китаю!").

"В Китае давят уйгуров, а потом дойдут до нас", — распространенное мнение среди простых казахстанцев. Да и не только простых. Слухи о том, как в соседнем с Казахстаном Синцзян-Уйгурском автономном регионе в один прекрасный день китайцы увезли в неизвестном направлении всю уйгурскую интеллигенцию, популярная тема для разговоров.

Синофобские волнения удалось усмирить ценой нескольких министров, отправленных президентом в отставку, поправки в Земельный кодекс заморозили. Волнения улеглись, но "осадок остался". Как и после подавления трудового конфликта в Жанаозене в 2011-м, которое сопровождалось человеческими жертвами. С опаской смотрят и в сторону южного соседа — в Узбекистане транзит власти вроде бы произошел спокойно, но успокаиваться по этому поводу, по мнению казахстанских собеседников "Денег", рано.

Девальвация с заминкой

Тревоги добавляют и внутренние проблемы. Неясно также, что будет с ценами на нефть — основой стабильности и экономического роста страны в постсоветское время. Здесь казахстанцы почти в таком же положении, как и мы. Девальвация тенге имела те же причины, что и обесценение рубля, — шок платежного баланса от падения цен. Но были и различия. Рубль девальвировался к доллару практически в два раза уже в декабре 2014 года, а тенге стоял, как скала. Его курс был стабилен на уровне около KZT183/$ с февраля по август 2015-го. В итоге курс тенге укрепился со среднего за последние пять лет уровня KZT5/RUB до январского пика KZT2,8/RUB и держался около KZT3/RUB до августа.

Практически все казахстанцы рассказывают об этом кратком периоде времени, как о чем-то феноменальном. Все, у кого была хоть какая-то возможность, бросились в Россию за покупками в дешевых рублях. Только автомобилей было куплено по разным оценкам 60-100 тыс., народ победнее скупал товары в российских магазинах, побогаче — квартиры в Москве и Сочи. Средняя зарплата в Казахстане, которая в 2010-е приблизительно соответствовала среднероссийской, вдруг фактически стала почти вдвое больше.

Но "манна небесная" стоила дорого и длилась недолго. После выборов президента в апреле 2015 года, на которых предсказуемо победил Нурсултан Назарбаев, политический смысл поддерживать курс национальной валюты исчез. В августе, после массированного оттока капитала, центробанк Казахстана отпустил тенге в свободное плавание, перейдя вслед за Москвой к политике инфляционного таргетирования. С предсказуемыми последствиями: тенге обвалился до уровня KZT360/$ в январе 2016 года. И хотя с тех пор синхронно с рублем и подорожавшей нефтью произошло некоторое укрепление, в девальвационном приключении пока выиграл рубль. В итоге тенге оказался даже чуть дешевле, чем средний уровень последних пяти лет — KZT5,2/RUB. Кстати, почти такой же небольшой девальвационный перехлест по отношению к рублю совершила другая нефтяная валюта бывшего СССР — азербайджанский манат.

Пострадало, как и в российском случае, население. "Люди привыкли к высокому уровню потребления, легким деньгам, — говорит экс-председатель Нацбанка Казахстана Ораз Жандосов,— к регулярным поездкам в Дубай, к кредитам... Сейчас этот образ жизни приходится менять".

Финансовая устойчивость

Приходится признать, что в некоторых аспектах Казахстан оказался готов к низким ценам на нефть (и, возможно, еще более низким в недалеком постнефтяном будущем) в большей степени, нежели Россия. В других, соответственно, хуже.

Бюджет Казахстана, так же, как и российский, дефицитен. Расходы — 8,3 трлн тенге. Ненефтяные доходы — 3,2 трлн. Оставшийся ненефтяной дефицит (дефицит без нефтяных доходов за исключением экспортной пошлины) в 5,1 трлн тенге (11,5% ВВП; в России, для сравнения, 8% ВВП) покрывается трансфертом из Национального фонда (НФ, "нефтяная кубышка") в 3,7 трлн тенге, экспортной пошлиной на нефть в 0,5 трлн тенге и займами в 0,9 трлн тенге (дефицит 2% ВВП). Если добавить внебюджетные расходы — 0,9 трлн тенге (расходы на приобретение облигаций госкомпаний), ситуация становится чуть хуже — скрытый дефицит вырастает до 4,1% ВВП (ненефтяной — до 13,5% ВВП).

"Казахстан переживет и довольно длительный период нефти по $20 за баррель, — считает экс-председатель Нацбанка Казахстана Анвар Сайденов.— Хотя Национальный фонд проедается, темпы его истощения не такие уж быстрые. Расчет такой. Трансферт из фонда в бюджет — около $10 млрд, но при текущих ценах на нефть в фонд поступает около $5 млрд, в итоге дельта — грубо $5 млрд. На такой объем сокращается фонд в год при текущих ценах. При этом его объем — $63,5 млрд". Даже если полностью обнулится вся доходная и нефтяная и ненефтяная часть бюджета, НФ хватит на покрытие расходов в течение 4,5 года (без поддержки госкомпаний) и 3,7 года (с поддержкой).

Финансовая устойчивость Казахстана выглядит убедительнее российской. По расчетам первого замминистра финансов РФ Татьяны Нестеренко, российские ФНБ и Резервный фонд при текущих темпах расходования могут быть исчерпаны в 2018 году. Причина проста: в Казахстане нефтяные доходы на душу населения приблизительно в полтора раза больше, чем в России, поэтому и денег в резервных фондах скопилось на душу населения больше.

У власти есть затаенное ожидание, что цена нефти поднимется. Но, если еще два года будет такая цена без изменений, резервы будут падать, и будет намерение реформирования.

Видимо, поэтому все проекты диверсификации экономики Казахстана стагнируют. Слезть с нефтяной иглы нелегко. "У власти есть затаенное ожидание, что цена нефти поднимется. Но, если еще два года будет такая цена без изменений, резервы будут падать, будет намерение реформирования", — считает Ораз Жандосов.

Чемпионы по программам

"Сейчас все сводится к программам. Мы чемпионы мира по написанию экономических программ. Раньше была Малайзия, теперь — мы. Все программы блестящие, можно подписаться под каждым словом. Сначала была ГПФИИР, госпрограмма по форсированному индустриально-инновационному развитию, теперь просто ГПИИР, обошлись без форсирования. На бумаге все прекрасно, проблема одна — имплементация. На уровне риторики все на грани безупречности: социальная инклюзивность, диверсификация, рыночные принципы, верховенство права, снижение доли госсектора... По факту ничего не делается", — говорит глава АО "Казахстанского института развития индустрии" Ануар Буранбаев.

Взять хотя бы приватизацию. Год назад казахстанские собеседники "Денег" уверяли, что на торги будет выставлено 60 крупнейших госкомпаний (сейчас доля госсектора в ВВП — около 60-70%). За образец берется так называемое правило "Yellow Pages Rule" Сингапура. Суть в том, что приватизации подлежат предприятия, у которых есть хотя бы один конкурент из числа частного бизнеса (который упоминался на страницах справочной "Желтой книги"). Кстати, обязательная ссылка во всех многочисленных проектах на best practice — фирменная "фишка" казахстанских чиновников и независимых экономистов, "тут мы ориентируемся на Сингапур, здесь на Дубай, там — на Норвегию, а вот в этом — на Австралию". Ну а в провале благих пожеланий, видимо, на Россию.

Госкомпании блокируют собственную приватизацию. Благодаря высоким нефтяным доходам через госзакупки и создание рабочих мест расплодился квазигоссектор. Он оттянул все кадры, всю занятость — это наша форма ресурсного проклятия. Зачем им приватизация?

"Вы делаете приватизацию? Приватизацию? Да нас McKinsey, BCG, Big4 консультируют, мы самые великие приватизаторы в мире! — горячится астанинский экономист, пожелавший сохранить инкогнито. — А на деле — ноль. Госкомпании блокируют собственную приватизацию, им это не нужно. По факту фонд "Самрук-Казына" собирается на SAP, который никому не нужен, 48 млрд тенге истратить. Все заинтересованы в своих рабочих местах. Благодаря высоким нефтяным доходам через госзакупки и создание рабочих мест расплодился квазигоссектор. Он оттянул все кадры, всю занятость — это наша форма ресурсного проклятия. Зачем им приватизация?"

Приватизация — это рационализация бизнес-процессов и часто увольнение избыточных занятых. А это очень чувствительная тема. Между властью и бизнесом существует негласный пакт на предмет сохранения рабочих мест, но с частным бизнесом договориться сложнее, чем с квазигосударственным.

Голландская болезнь по-казахстански

"Я только три недели назад был в Жанаозене,— рассказывает собеседник "Денег", пожелавший остаться неизвестным.— С 2011-го прошло много времени, для нас это был большой шок, погибли люди. В итоге есть моногород, в моногороде — квазигоскомпания "Озенмунайгаз", дочка "Казмунайгаза", 100% которой владеет фонд "Самрук-Казына", которым владеет государство. Компания обеспечивает занятость 12 тыс. человек из 120 тыс. населения, это крупнейший работодатель в городе. А бенчмарк, то есть сколько должно было бы быть по экономической логике, как мне рассказывают местные, — 500 человек. Средняя зарплата — $800 при средней зарплате по стране $450. Траты в год на ФОТ (фонд оплаты труда) — 70 млрд тенге. Работают, понятно, в убыток — 280 млрд тенге в прошлом году. А уволить никого не могут — вопрос на грани политического. То же происходит в крупных компаниях по всему Казахстану".

Голландская болезнь в казахстанском варианте похожа на российскую историю: нефтяные доходы просачиваются в раздутый неэффективный госсектор — часто генерирующий убытки и выживающий лишь за счет скрытых или явных госсубсидий.

Впрочем, в ту же игру вступили и частные компании. Претензии к предприятию сталелитейного гиганта ArcelorMittal в Темиртау высказывали все собеседники "Денег" независимо от политической ориентации. От компании власть хотела двух вещей: сохранения рабочих мест в моногороде и модернизации производства. Модернизацию ArcelorMittal обещал, но так и не провел. Зато иностранный инвестор очень искусен в выбивании преференций. Хотите сохранения рабочих мест? Дайте скидки на тарифы ЖД, дайте сниженные тарифы на энергию, дайте субсидии. Государство таким образом косвенно субсидирует сохранение рабочих мест и в частных компаниях.

Есть еще скандальная история завода по сборке планшетов в Актау — там мошенники закупали готовые китайские устройства, разбирали их и собирали обратно, сопровождая указанием «Made in Kazakhstan».

Ситуация с созданием инновационной экономики такая же неутешительная, как и в России. Технопарки, фонды, программы "Снежный барс" оттягивают деньги, а отдачи маловато. Притчей во языцех стал случай с заводом солнечных панелей "АстанаСолар" (инвестиции около $100 млн, солнечные панели оказались в восемь раз дороже китайских). Еще скандальнее история завода по сборке планшетов в Актау — там мошенники закупали готовые китайские планшеты, разбирали их и собирали обратно с бирочкой "Made in Kazakhstan". Или завод по производству биотоплива "Биохим" в северном Казахстане — за год работы он экспортировал лишь около 4 тыс. тонн биоэтанола при производственной мощности 60 тыс. тонн.

С традиционным ненефтяным обрабатывающим сектором тоже не все радужно. На границе с Россией — 19 цементных заводов, половина стоит, дешевле импортировать из России. "Загрузка мощностей предприятий крайне низка, налицо деиндустриализация, — говорит глава консалтинговой компании Almagest Айдархан Кусаинов, — в пищевой промышленности — 20-50%, в цементной — 60%, производстве кирпича — около 30%. Масштаб проблемы деиндустриализации очевиден хотя бы из целей программы "Производительность 2020" — "увеличить среднюю загрузку мощностей до 80% к 2020 году". Причина низкой загрузки — в нефтяных доходах и переоцененном тенге".

По мнению многих собеседников "Денег", чуть ли не единственным удачным вложением оказались инвестиции в инфраструктуру, конкретно в дорожное строительство. "Пусть половина денег разворована, но дорога, и часто хорошая дорога построена, это реально улучшает жизнь" — таково консенсусное мнение собеседников. Дороги важны для большой страны с низкой связанностью отдельных регионов (впрочем, огромной стране вроде России, возможно, этот рецепт не вполне подходит — когда расстояния совсем уже велики, авиасообщение может оказаться более эффективным).

Что делать?

Для более масштабных реформ условия пока не созрели. Нужны низкие, ниже $30 за баррель, цены на нефть. Это необходимое, но недостаточное условие. Без этого никто шевелиться не будет, считают собеседники "Денег". Впрочем, социальный запрос на изменения есть. Все отмечают особую роль социальных сетей и блогеров — Facebook, закрытые группы What`s App создали в стране контуры обратной связи с населением при отсутствии традиционных механизмов выборной подотчетности государства. Самое удивительное, что эта обратная связь через киберпространство в Казахстане работает — по крайней мере, как уверяют собеседники, лучше, чем в России. Почему — неясно.

Возможно, дело в западном образовании, полученном значительной долей казахстанской элиты (только по программе "Болашак" за границей обучалось больше 10 тыс. человек, и в несколько раз больше — за счет частных средств). Хотя претензий к программе "Болашак" достаточно — изначально готовили людей без какой-либо приоритизации по профессиям, без оглядки на то, нужен ли предлагаемый профиль образования в Казахстане.

Но пока поиски ненефтяного пути идут на уровне многочисленных словесных интеллектуальных упражнений (часто блестящих). "Диверсификация бьется на несколько частей, — говорит Ораз Жандосов.— Должна быть инфраструктура и кадры, но на секунду представим, что что-то тут есть. Второй большой кусок — мягкий инвестклимат, коррупция, бюрократия, административные барьеры и т. д. На этом направлении какой-то прогресс есть местами. Но, конечно, что общая картина улучшилась — это сложно сказать. Но и здесь, предположим, решаем по мягкому инвестклимату, убили всех коррупционеров. Не через выборы, а по другому механизму. По второму направлению можно сделать за два-три года. Вопрос: дальше еще что надо делать, проводить какую-то индустриальную политику, выращивать нацчемпионов? В каком-то смысле, пока не решили первые две вещи, то, может, и нет смысла задумываться над этим. Не знаю".

 

Следите за нашими новостями на Facebook

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram