В конце прошлого года Узбекистан потряс сильнейший политический кризис: смена власти, которая оставалась монолитом на протяжении четверти века, с момента распада Советского Союза. Ждали и боялись многого... Вместо скоропостижно скончавшегося Ислама Каримова в результате всеобщих выборов президентом стал Шавкат Мирзиёев, в недавнем прошлом правая рука ушедшего владыки и премьер-министр.
Пришли на избирательные участки и проживающие тут русские. Они тоже голосовали за свое будущее. В отличие от прибалтийских республик, русские Узбекистана не бесправные неграждане, не имеющие даже права голоса, чисто номинально у них все в порядке, их никто не преследует и не заставляет уезжать. Вот только легче ли им от этого?
Куда в итоге подует ветер перемен — как трансформируется при новом лидере отношение в Узбекистане к России и Русскому миру?
1 миллион 660 тысяч наших
Шуртак — жареные абрикосовые косточки, вымоченные в жестком соленом растворе. И хотя в них содержится цианид — в малых дозах это яд полезный, он лечит многие болезни, убивает опухоли. Шуртак продается лишь в Узбекистане. Но я поехала сюда не только за ним...
По результатам последней советской переписи, в 1989 году в Узбекистане проживало 1 миллион 660 тысяч наших. Сейчас, по весьма приблизительным данным, — ведь новая перепись в стране не проводилась почти два десятка лет — их число сократилось ровно на миллион. Осталось где-то два процента от общего числа граждан. Уезжали и продолжают уезжать. Почему? Куда?
Если вы хотите узнать, как живут русские в Узбекистане, совершенно не нужно лететь в Ташкент, достаточно добраться на электричке до соседней Калуги. Именно эта область, как ни странно, стала Меккой для соотечественников из страны абрикосовых деревьев. Едут сюда массово. По государственной программе переселения.
31-летняя Ксения Соколова, это не настоящее имя, но назовем ее так, и потом объясню почему, мама троих детей. Двое родились еще на узбекской земле. Младший, бутуз Мишка, уже коренной калужанин и — повод для получения материнского капитала. На деньги эти хотят строиться. Свой дом, фруктовые деревья, абрикосы здесь не вызреют, конечно, но яблоки, сливы, пожалуйста...
Ксения пока в декрете, работает муж. Говорит честно, что финансово трудно, да и вообще нелегко вот так вот все взять и поменять в один момент, но она ничуть не жалеет. «А мама моя осталась в Узбекистане, не хочу, чтобы у нее были неприятности из-за того, что я вам расскажу, — объясняет женщина нежелание рассекретить имя. — Жить в Узбекистане сегодня непросто. Даже самим узбекам. А уж лицам другой национальности тем более. Находясь там, острее всего ощущаешь собственную ненужность, невостребованность, одиночество. При том что проблем с жильем нет — только сколько наша бывшая квартира стоит, даже если ее продать? Тысяч десять долларов от силы, на такие деньги, если бы не программа переселения соотечественников и помощь от властей, в России ничего не купишь. И все равно как мы маму ни уговаривали поехать с нами, она отказалась. Хотя пенсия крошечная, на нее невозможно прожить, да и отношение к русским, с одной стороны, вроде и дружеское, в том числе и на государственном уровне, везде говорят о том, как нужно крепить братство народов, а с другой... Непросто ей все это. А мы рискнули. Молодые потому что, еще можно начать все сначала».
Русские в сегодняшнем Узбекистане — особый народ. Прежде всего потому, что сами себя они очень четко разделяют на базис и надстройку: собственно русских и тех, кто разговаривает на русском языке, — последних на порядок больше, практически все городское население старше тридцати пяти лет с образованием выше среднего.
Если не хотите попасть впросак, не стоит путать русских с русскоязычными. «Это и армяне, и немцы, и украинцы, и корейцы, и те же узбеки, — отмечает Алексей Улько, самаркандский культуролог. — Язык бывшей метрополии в нашем регионе не является достоянием одного этноса, а представляет собой часть мультикультурного центральноазиатского сообщества и нуждается в поддержке именно в качестве такового».
Легко ли быть русским в чрезвычайно закрытой, особенно в информационном плане, стране? И такой ментально далекой.
Ты мне — я тебе
«Бдительность — требование времени» — плакат на русском висит на заборе, сам забор по периметру опоясывает железнодорожный вокзал древней Бухары. Гололед. Минус 10. И к вечеру еще, обещали, похолодает. Погреться в солнечном краю не получилось.
— Девушка, купите пиалу за 5000 сумов. Нет? Тогда за 3000, или давайте за 1000. Замерзшие продавщицы на местном рынке сразу поняли: я — их единственная надежда. Последняя туристка в сезоне. Мечтают продать хоть что-нибудь. Тюбетейку, магнит, абрикосовые косточки... Безработица в Узбекистане жесткая. Недаром почти два миллиона самих узбеков ищут карьерное счастье за рубежом. Чаще всего — в России. Русские же специалисты здесь «не выживают» и вовсе.
Многовековая клановая система заставляет узбеков пропихивать на сладкие места родных, друзей или их знакомых... Даже во вред работе.
Будь хоть семи пядей во лбу, а без волосатой лапы не обойтись. Восток — дело тонкое. Какие уж тут социальные лифты. Хотя есть и исключения, которые только подтверждают правило. Тот же Вячеслав Голышев, некогда советник Ислама Каримова по экономике. Но многие, отзываясь о нем как об интеллектуале и отличном экономисте, с разочарованием признавали, что его «реальное влияние на суть принимаемых решений равно нулю».
Поэтому не жалеть нужно бедных и замерзших бухарских продавщиц сувениров, а радоваться, что им так повезло: они пристроены, их будущее, пусть и ограниченное туристическим сезоном, все же определенно. Те же из бывших наших, кто хотел большего, в Узбекистане не остаются — сломать тысячелетние традиции кумовства не просто сложно, невозможно!
Бухарский клан, самаркандский клан, ташкентский клан — кто бы ни прицепился к власти, а «править» все равно станут ташкентские, как говорят в народе. Замкнутый круг, из которого невредимым не выбраться. Ты мне — я тебе.
«Как ни странно, именно коррупция в течение многих лет позволяла узбекистанцам выживать и заниматься бизнесом, — считает Алексей Волосевич, журналист, автор сайта AsiaTerra. — При покойном президенте Каримове было введено столько бессмысленных запретов, что если бы все соблюдались, от экономики уже давно ничего бы не осталось. А так, получается обходить, смягчать».
Поезд до Ташкента отправился почти пустым. На вокзалы и в аэропорты даже гражданам страны так просто не попасть — строго охраняемая территория. Пускают лишь тех, кто с проездным документом. Остальные, провожающие и встречающие, ожидают родственников на непривычном бухарском морозе метрах в двухстах от здания. Боятся журналистов, боятся террористов — в этом есть своя правда и логика: руководившего страной 25 лет Ислама Каримова радикальные религиозные секты и представители «черного халифата» неоднократно объявляли врагом.
И именно борьбой с запрещенным ИГИЛ прославился в мировой политике Каримов. На этом он построил внешнюю да и внутреннюю политику. За это ему прощали многое — в том числе и бесчисленные, по данным экспертов, нарушения прав человека в Узбекистане.
Кстати, самого Каримова также можно отнести к русскоязычным — родной язык он выучил уже будучи президентом, а дома так и вообще говорил только на русском: супруга у главы государства тоже была из наших.
Может быть, именно поэтому великий и могучий здесь не так сильно гнобили, как во многих других экс-республиках СССР, мало того — нынче это язык интеллектуалов и элиты.
В ноябре 2012-го министерство юстиции разрешило ограниченно официально использовать русский наряду с узбекским в случаях оформления документации в органах ЗАГС.
С удивлением, будто вернувшись в Советский Союз, смотрю и на железнодорожный билет. От моего имени до пункта назначения — все на родном. Сосед по вагону довольно хмыкает: «Прошли те времена, когда русский изгоняли из официальных мест. Когда кириллицу заменили на латиницу. Одумались! Многие бакшиш дают, чтобы сына записали в русскую группу детского сада, в русскую школу. Поняли — без России мы ничто, как будешь работать в Москве дворником, если языка не знаешь?»
Русских школ в Узбекистане на первый взгляд не так уж и мало, больше пятисот. Но уже в высшем образовании процент тех, кто получает его на языке Пушкина, стремительно катится вниз.
По данным СМИ, русские отделения в вузах гуманитарного профиля занимают лишь около девяти процентов, а в технических — не более четверти мест от общего числа студентов.
Русский язык — привилегия богатых, простая молодежь в сельской местности и «на районе» на нем уже практически не говорит, за последние годы преподавание русского в чисто узбекских школах было также сокращено, его приравняли к иностранному. Знает русский только тот, кто может за него заплатить.
Хлопковое дело
Церковь Архангела Михаила в Бухаре — единственная в своем роде. Не только в Узбекистане — в мире. Когда-то это был обычный зал ожидания на вокзале. Тут нет куполов, и поэтому со стороны православный храм выглядит, скорее, как старинная дворянская усадьба. Прежде здесь заканчивались железнодорожные пути, потом их отрезали. Ни скамеек, ни громкоговорителя, на месте кассы — золотой иконостас, спасенные верующими еще в 30-е годы и возвращенные сегодня иконы.
«Прихожан у нас много, на праздники, бывает, и по сто человек местных собираются», — признается иерей Леонид Петров, к которому я заглянула за благословением. «Считаю, наша церковь так и осталась залом ожидания — только для человеческих душ, перед тем как навечно отправиться в Царство Божие», — поэтически заключает батюшка.
А у меня возникла другая ассоциация. Пустующий зал ожидания. Узбекистан. Поезд в Москву давно ушел. И те, кто хотел, на него успели. Куда деваться опоздавшим? Нужны ли они хоть где-то и хоть кому-то?
Узбекистан понял, что любит русских, когда их тут, скажем прямо, почти не осталось. В лихие 90-е выезжали кварталами. Продавали квартиры за бесценок.
Оставшиеся — не смельчаки и не пассионарии, старики, чьи отеческие могилы находятся здесь, и им некуда уезжать, творческая интеллигенция, подпитывающаяся этим воздухом и этой землей, и нигде, кроме Узбекистана, больше особо не нужная. Плюс маргиналы и блаженные.
Елена Урлаева. Лидер местного Правозащитного альянса. На карандаше у спецслужб. Даже на интервью со мной пришла в сопровождении «топтуна», который не очень-то от нас и скрывался: пока мы разговаривали с Еленой, сидел напротив и с удовольствием пил зеленый чай из расписной пиалы.
При встрече я протягиваю Елене Урлаевой коробку конфет — специально из Москвы. В подарок. Пожилая женщина расплывается в улыбке: «Россия — щедрая душа».
После беседы Урлаева собирается посетить Республиканскую больницу: «Там содержатся бездомные, в том числе русские, может, им нужна помощь?» Мы берем такси — 50 рублей в любой конец города, практически коммунизм, если учесть, что 99 процентов машин тут ездят на дешевом газе.
В Ташкенте все таксуют. Дополнительный заработок. Только поднимешь руку — останавливается частник.
В больницу нас пропускают без труда. Находим и бродяг, один представляется Серегой. В советские времена для таких существовало прозвище — бич. И национальности у них не было. «Теть Лен, сижу голодный, сейчас меня на улицу выгонят, в сугробе замерзну, помоги, а?» Елена Михайловна суетится, достает из кармана последнюю копейку, несется куда-то по коридору, требует врача, хочет, чтобы пьяницу накормили и обследовали. «Вы, Урлаева, на каком основании вообще сюда пришли?» — хмурится доктор. «Я — правозащитница!» — восклицает моя новая подруга. «Вас вся республика знает. Но это ничего не значит. Если вы сейчас не уйдете, мы вызовем милицию, и вас заберут». Приходится делать ноги, эти угрозы — не шутка.
Елена Урлаева у властей давно на особом счету. Уже который год она упорно ездит в южные регионы, где растет хлопок. Белое золото республики. Пытается доказать, что при уборке используется подневольный рабский труд. Полученные данные женщина отправляет в международные организации.
«Нужно, чтобы иностранные покупатели этого прекрасного хлопка знали, как он собирается, — уверена Урлаева. — Вода, еда, одежда — все за счет самих тружеников, без выходных дней. Детей отрывают от школы на месяц, специалистов, даже врачей, забирают с работы... Техника еще советская, старая, хотя выделяются деньги, кредиты, мы знаем. Так куда это все идет?»
Но на полученные из Узбекистана от правозащитников данные западные структуры всего лишь «проявляют озабоченность» — судя по всему, Европе безразлично, что происходит в Узбекистане. Он не входит в зону ее интересов.
«Это так, и на самом деле Европе действительно плевать на права и жизнь людей здесь, — считает оппозиционер Евгений Дьяконов, русский, некогда перебравшийся из Ташкента в Норвегию. — В ЕС давно свои установки, кого поддерживать, а кого нет. Огромно влияние только России — и политическое, и бизнеса, — и если кто и способен тут изменить ситуацию к лучшему, то только ваша страна».
Россия сделала все, чтобы Каримов оставался в своем кресле до самой смерти: в 2005 году после трагических событий в Андижане, когда во время межнациональной розни погибли сотни ни в чем не повинных людей и республика находилась фактически на пороге «цветной революции», оплаченной из-за океана, именно Путин протянул руку помощи Каримову и спас его. Тот не остался в долгу: из страны были немедленно изгнаны американские военные базы, которые уже прижились, зато в дружбе с Россией наступил настоящий медовый месяц. Видимо, стало понятно, что, кроме как России, по-настоящему Узбекистан не нужен на этой планете больше никому.
Уровень радости
«Русские — душевные завоеватели. Завоевывая другие народы, они отдавали им кусочки своей души, всех себя», — золотая фраза из фильма известных в Узбекистане режиссера Олега Карпова и оператора Умиды Ахмедовой. Он — уроженец Ташкента, русский. Его жена узбечка по национальности, как сама считает, не оторвавшаяся от родных корней.
Их диптих «Жить и умереть в Самарканде» и «Жить и жить в Фергане» весьма нашумел. О теперешней жизни наших соотечественников в Средней Азии они говорят без прикрас. Забытый памятник Циолковскому в центре Ташкента. Под ним на скамеечке сидят три мужика, как из былины. Выпивают. Камера скользит по лицам. «Я вот русский, — говорит самый активный. — А это мой товарищ — узбек, а это — татарин». Такая вот дружба народов. Миг, выхваченный из будней многонационального мегаполиса.
Как писали потом кинокритики, создателей фильма интересовало прежде всего, что ощущают русские, оставшиеся на этой земле, почему они не стали уезжать, в чем ищут и не находят смысл жизни — ведь не в одной же пьянке?
Режиссер Олег Карпов помнит еще прежний Ташкент, оставшийся теперь лишь на черно-белой кинопленке: «До трагедии 1966-го старый узбекский город и новый, русский, не перемешивались, граница проходила по каналу Анхор. Хотя во время войны эвакуированных из Центральной России, думаю, селили и там, и там. После землетрясения пришлось заново отстраиваться, образовалось множество спальных районов, этнически уже перемешанных. Когда объявили независимость и начался исход русских, процесс перемешивания практически завершился».
«Вообще, это наш кинорассказ о взаимопроникновении культур, — подхватывает Умида Ахмедова. — Многие великие русские оставили неизгладимый след в Центральной Азии... Если бы мы взялись за эту работу в иное время, то нас могли бы обвинить в воспевании «старшего брата». Но сегодня большинство русских уже уехало: воспевать некого... Мы не стремились лезть в политику своими картинами. Хотели показать чувства, эмоции, людей. Однажды стояла камера, и дети просто попали в кадр, и один мальчик закричал по-таджикски: «Сережа, иди сюда!» — и тут же в объектив заглянул другой — конопатый русский мальчишка...»
Я встретилась с супругами у них дома. Они открыто рассказали о том, что с недавних пор Умиде вообще запрещен выезд в Россию — ее просто не выпускают на границе без объяснения причин.
Судебное преследование Умиды Ахмедовой началось за то, что якобы в своих работах она оскорбляет узбекский народ. Кроме картины о русских, сняла и фильм о жестких патриархальных традициях, сохранившихся до сих пор в узбекских семьях, «Бремя девственности». Ей были предъявлены обвинения в «клевете» и «оскорблении». Она не попала за решетку только из-за амнистии, ту как раз объявили в связи с годовщиной независимости республики.
Для любой поездки за рубеж гражданам Узбекистана положена специальная виза в обычный паспорт, так вот получить ее теперь Умида не может. Она заперта в родной стране. Выхода нет. «Такого не было никогда раньше. С недавних пор здесь поселился страх — меня могут остановить на улице, запретить снимать, да все что угодно. Люди опасаются говорить открыто о том, что думают, — это неправильно». «Но я все равно не хочу уезжать навсегда, — добавляет ее муж. — У меня тут все».
Я не могла поверить словам Олега и Умиды, что такое действительно может быть в светской стране в XXI веке. Другой, неведомый Узбекистан.
Какой же из них реален?
Ведь, по данным рейтинга World Happiness Report, составленного Институтом Земли, мониторившим уровень радости в странах СНГ, в 2016-м именно Узбекистан был признан самым блаженствующим и довольным государством среди соседей. Хотя... Как говорят на Востоке, чем меньше человек имеет, тем меньше он хочет иметь.
...О чем же мечтают немногочисленные уже русские, кто все еще остается жить и надеется когда-нибудь умереть в Узбекистане?
Мечтают, что, может быть, новый президент Шавкат Мирзиёев все-таки стронет с места по-восточному неповоротливую государственную машину и что-нибудь тут да изменится, что не менялось веками. И первые дни правления избранного 4 декабря лидера государства вроде бы подтвердили новый вектор развития республики — например, был выпущен на свободу по амнистии один из главных здешних политзаключенных Самандар Куканов, отсидевший по личному приказанию Каримова за решеткой почти 24 года. Останется ли он первой и единственной ласточкой? Время покажет.
Но сильнее всего у русскоязычного населения Узбекистана надежда на то, что дружба между нашими странами продолжится и будет крепнуть. И не только на словах. Недаром рядом с могилой великого полководца Тамерлана и неподалеку от захоронения Ислама Каримова — свежего места паломничества граждан — незадолго до своего избрания президент Шавкат Мирзиёев встретился с Путиным и очень уважительно, как это умеют, наверное, только азиаты, пожал ему руку.
Правила комментирования
comments powered by Disqus