В повестке III Съезда «Российского общества политологов», состоявшегося на этой неделе в Москве, образовательная политика на евразийском пространстве рассматривалась в формате отдельной дискуссии. Мнением о значимости гуманитарно-образовательного измерения в развитии евразийской интеграции и обеспечении устойчивости Евразийского экономического союза с IQ поделилась модератор тематического круглого стола – заместитель заведующего кафедрой международных отношений и интеграционных процессов Факультета политологии МГУ им. М.В. Ломоносова Елена ХУДОРЕНКО.
- Елена Александровна, в контексте обсуждения проблем развития евразийской интеграции и деятельности Евразийского экономического союза (ЕАЭС) на всех уровнях принято подчеркивать сугубо прагматичную суть процесса и объединения. Однако в последнее время в экспертном и академическом сообществе все чаще звучат мнения о том, что без актуализации гуманитарного измерения у ЕАЭС нет будущего. Согласны ли вы с такой постановкой вопроса?
- О том, что подобное мнение обусловлено объективно, свидетельствует сама динамика развития процесса евразийской интеграции, который де-факто длится уже 24 года.
За этот период, безусловно, сделано немало, есть очевидные экономические успехи и достижения, однако существуют и серьезные проблемы, которые в последние годы проявляются особенно ярко.
Я бы разделила процессы, происходящие на евразийском пространстве, на два этапа: до 2014 года и после. Все, что имело место в первом периоде, проходило под флагом прагматических соображений взаимной выгоды и устранения трансграничных барьеров между государствами постсоветского пространства, экономика которых создавалась как единый народно-хозяйственный комплекс.
Однако после 2014 года, в условиях затяжного экономического кризиса, возрастающего давления на Россию и постоянного расширения санкций, аргументация экономической выгоды теряет убедительность. Как справедливо отметил советник президента России, академик РАН, научный руководитель «Научного центра евразийской интеграции» Сергей Глазьев, эта аргументация «проигрывает националистическим и религиозным ценностям самоидентификации государств, духовная элита которых цепляется за собственную исключительность и относится к интеграции как к угрозе суверенитету».
Если взглянуть на статистику основных экономических показателей развития евразийской интеграции, то не сложно заметить водораздел, который проходит на стыке 2013 и 2014 годов. Достигнув максимума в 2013 году, с 2014 года они стали падать.
И несмотря на то, что 2016 и 2017 годы отмечены определенным ростом, пока он несравним с теми годами, которые принято называть «жирными». Современные показатели находятся примерно на уровне 35%-45% от того, что было на пике развития интеграционных процессов.
Но при этом есть и еще одна тревожная тенденция: уровень поддержки евразийской интеграции в большинстве стран-участниц Евразийского экономического союза снижается уже четвертый год подряд. Согласно исследованиям Евразийского банка развития, представленным в докладе «Интеграционный барометр ЕАБР – 2017», уровень позитивного отношения к проекту постепенно снижается практически во всех государствах ЕАЭС. Так, в России отмечается падение с 78% до 68% населения; в Казахстане – с 80% до 76%; в Белоруссии – с 60% до 56%; в Армении – с 56% до 46% в 2015–2016 годах и с корректировкой вверх до 50% в 2017 году. Наиболее позитивное отношение к членству в ЕАЭС наблюдается в Киргизии – от 86% до 83% одобрения в 2016 и 2017 годах соответственно.
- То есть, наиболее существенное падение популярности «евразийского проекта» (14%) отмечено в Казахстане? В государстве, которое стояло у истоков создания ЕАЭС?
- Именно. Образно, Казахстан, на мой взгляд, является «лакмусовой бумажкой» евразийской интеграции. И не только потому, что это одна из стран-основательниц ЕАЭС, президент которой – инициатор воплощения идеи евразийской интеграции. Но и потому еще, что многие процессы, происходящие сейчас в республике, свидетельствуют: не экономикой единой должны подпитываться интеграционные процессы. Для этого нужны инструменты, напрямую воздействующие на жизнеопределение и духовное единство населения. А это прежде всего – образование, наука, культура.
Для развития этих инструментов, для задействования их с максимальной долей эффективности, у нас есть возможности, есть субъектная и объектная база, на которой мы можем строить нашу скоординированную образовательную политику.
Более того, у нас есть стратегические преимущества, которые пока никуда не делись: высшие учебные заведения, не только государств-членов ЕАЭС, но и в широком смысле «евразийского пространства» (университеты Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Казахстана, Киргизии, Латвии, Молдавии, России, Таджикистана, Туркмении, Узбекистана), располагают «перекрестными» связями, которые остались с тех времен, когда наш народно-хозяйственный комплекс был единым, и система образования была одной из сфер этого комплекса. Они взаимодействуют в рамках двусторонних образовательных программ, обменов и стажировок студентов и профессорско-преподавательского состава.
Еще один канал налаживания гуманитарных связей – соотечественники: сегодня в ближнем зарубежье проживает около 20 млн. русских и русскоязычных граждан государств-партнеров. Это плюсы.
Но есть и минусы. С 90-х годов на постсоветском пространстве идет постепенное сокращение количества русских школ: из 20 тысяч их осталось лишь 7 тысяч. Число детей, обучающихся на русском языке, сократилось более чем на 2 млн. человек, опустившись до цифры в 3,1 млн. Количество владеющих русским языком сократилось вдвое. Это серьезно обостряет ситуацию с развитием и продвижением образования на русском языке, и в недалеком будущем последствия процесса могут оказаться необратимыми.
В связи с этим существует опасение, связанное с возможным сокращением количества студентов российских вузов из государств СНГ на фоне роста общего числа иностранных студентов. Особенно это относится к представителям, опять же, Казахстана, республики, граждане которой традиционно составляли большинство в этой группе.
В чем причины?
Главная из них состоит в том, что из республики продолжается отток русскоязычного населения. С 1991 года Казахстан покинули почти 2,5 миллиона русских, к 2015 году их доля в составе населения снизилась с 51% до, примерно, 21%, а к 2025 году, по имеющимся прогнозам, она будет составлять не более 10%. Эта статистика логично объясняет и сокращение числа казахстанских абитуриентов и студентов в российских вузах, поскольку в Россию получать образование едут в первую очередь те, кто ощущает в себе «кровную связь» с русским языком и русской культурой.
Но не только этим объясняется ослабление позиций русского языка в республике. Несмотря на то, что его официальный статус закреплен в Конституции Казахстана, он нивелируется другими законодательными актами и реализуемыми государственными программами.
Это, в частности, и положение о том, что к 2020 году весь документооборот должен производиться на государственном языке, и внедрение в образовательный процесс концепции трехъязычия, предполагающей использование английского языка в качестве языка преподавания ряда серьезных дисциплин в старших классах.
Прибавьте к этому еще один важный момент – переход казахского алфавита с кириллицы на латиницу. Можно по-разному оценивать этот процесс. Но мы уже имеем примеры того, как подобные инициативы реализовывались в Азербайджане и Узбекистане. В первом случае был утерян значительный массив технической документации, написанной на кириллице. Опыт Узбекистана: до сих пор многие документы дублируются на кириллице, поскольку старшее поколение с трудом адаптируется к новому алфавиту.
Как пройдет языковая реформа в Казахстане, пока неизвестно, но некоторые ее последствия вполне предсказуемы. Так, политолог Султанбек Султангалиев считает, что неизбежным следствием перехода на латиницу станет усиление чемоданных настроений «русского» населения и рост эмиграции из страны уже в текущем году.
В целом относительно языковой ситуации в республике многие наши казахстанские коллеги отмечают, что в результате введения последних нормативных актов русский язык постепенно вытесняется из общественно-политической, хозяйственной жизни, из системы образования, области культуры и средств массовой информации.
Это не может не беспокоить и нас, представителей академического и экспертного сообщества России. В качестве резюме по теме позволю себе процитировать высказывание еще одного нашего коллеги, известного политолога Юрия Солозобова: «Общность культурного пространства была одним из трех китов наряду с энергетикой, оборонным пространством, которые связывали незримыми узами все страны СНГ. То, что этот блок подвергается эрозии, очень серьезный сигнал».
- Упомянутые вами тенденции очевидны и, к тому же, подкрепляются убедительной статистикой. Отсюда закономерный и классический вопрос: что делать? Уместно ли в нынешних реалиях вести речь о формировании некой единой, хотя бы для формата ЕАЭС, образовательной, гуманитарной, информационной политике? И есть ли необходимость в таковой?
- Прежде всего хотела бы обратить внимание на такой важный момент: безусловно, в нынешних реалиях, каждая из республик в прошлом единой страны занимается созиданием собственной суверенной государственности, руководствуясь национальными интересами. Это касается в том числе развития систем образования, институтов гражданского общества и т.д. И мы должны с пониманием и уважением относиться к выбору партнеров.
Но в то же время, если мы говорим о формировании дееспособного, эффективного и устойчивого интеграционного объединения, в котором гарантируются заявленные свободы перемещения не только товаров, услуг, капитала, но и трудовых ресурсов, без гармонизации политики в отношении развития человеческого капитала не обойтись. Осознание такой необходимости, понимание важности проблемы присутствует. Более того, по этому поводу на высоком уровне уже неоднократно озвучивались инициативы по созданию неких структур, которые способствовали бы формированию единого образовательного, гуманитарного и информационного пространства ЕАЭС, поскольку к компетенции Евразийской экономической комиссии эти вопросы, согласно Договору о ЕАЭС, не могут относиться.
Надеюсь, в будущем на межгосударственном уровне будет достигнут консенсус по этому поводу.
А пока, полагаю, нам необходимо развивать сотрудничество в тех форматах, которые доступны нам – расширять и наполнять актуальным содержанием горизонтальные связи и профессиональные коммуникации с коллегами в активном взаимодействии с субъектами «третьего сектора» - неправительственными организациями, работающими на интеграционном треке.
К слову, в России оказывается существенная государственная поддержка НКО, реализующим социально значимые проекты, и ресурс их год от года становится все более весомым и заметным. Это преимущество также необходимо использовать максимально эффективно.
Правила комментирования
comments powered by Disqus