В преддверии 75-летия Великой Победы ИАЦ МГУ публикует серию материалов из книги Казбека Бейсебаева «Мы помним, мы гордимся». Книга была издана в 2015 году к 70-летию Великой Победы, и в ней собраны материалы, связанные с участием казахстанцев в Великой Отечественной войне и освещающие вклад казахстанцев в победу над фашизмом. Книга, согласно ее аннотации, – «дань памяти благодарных потомков, помнящих подвиг отцов и дедов и преклоняющих головы перед их нетленной славой».
Тотанов Сатыбалды Курманович
Я родился в августе 1925 года в Акмолинской в городе Атбасар, в 200-300 км от Астаны. Когда мне было 2 года, умерла мать, в 3 года умер отец. Мать родила восьмерых, но они умирали, не дожив до года, я единственный выжил… С нами в ауле жил старший брат моего отца, к которому отец перебрался после смерти матери. У брата отца был сын Тотан, который женился лет за пять до моего рождения, но у них с женой не было детей и, после смерти отца, они меня усыновили. Так я получил фамилию Тотанов, а первую свою внучку, назвал по имени матери, которая меня воспитала.
В июне 1942 года, когда мне исполнилось 17 лет, я окончил десять классов ШКМ (школа колхозной молодежи) и осенью был призван в армию. Правда, после начала войны особой учебы не было, большей частью мы работали в колхозе – убирали урожай, заготовляли сено, так что, когда я окончил школу, нам даже аттестата не выдали. Просто справку дали о том, что мы учились в этой школе и окончили 10 классов.
В январе 1943 года нас из Астаны направили в столицу Киргизии, тогда он Фрунзе, назывался, а сейчас Бишкек. Во Фрунзе нас, целый эшелон призывников из Атбасара, определили в военно-пехотное училище. Кроме того там были ребята из других областей Казахстана, а также Омской и Новосибирской областей. Училище это создавалось на базе одной средней школы, в нее подбирались курсанты исключительно из числа молодежи, 17-18 лет, все со средним образованием.
Я попал в пулеметный батальон училища. Мы изучали станковый пулемет «максим». Там один станок 32 кг весил, а во мне тогда 40-45 кг было. И вот мы этот станок, по очереди, на плечо взвалим и тащим. И все бегом. Это просто не учения были, а издевательство над нами… Бежишь, упадешь и, пока командир не подойдет, лежишь, отдыхаешь. Командир подойдет: «Хватит, вставай, отдохнул», – и снова бегом. Очень тяжелая у нас в училище учеба была… Нас нормально кормили, хорошо одевали хорошо, но вот физические нагрузки…
Так мы проучились девять месяцев, готовились уже стать офицерами, но доучиться нам не дали. В конце 1943 года нас всех срочно погрузили в эшелоны и отправили под Москву, в город Щелково, где находились части 37-го воздушно-десантного корпуса, штаб которого находился в Москве. Я попал в 13-ю воздушно-десантную бригаду. Под Москвой мы целую зиму пробыли – солдатские обмотки, белье, гимнастерка, брюки и шинель, хорошо хоть шапка на голове была.
В октябре под Москвой похолодало, а мы вот в такой легкой одежде и все время в походах. Ночуем в лесу, возле костра. Вот такая страшная жизнь была, но не смотря на погоду и легкую форму – никто не болел. Кормили более-менее – ежедневно 600 грамм хлеба, 20 грамм сахара, 20 грамм масла, каши, щи – от голода не умирали.
В мае мы стали учиться прыгать с парашютом. Сперва инструктора обучали нас упаковывать парашюты, потом мы прыгали с вышки, а после стали прыгать с самолетов – взвод сажали в небольшой самолет, поднимают на 800-900 метров и вниз.
Первый прыжок я никогда не забуду… Боишься, но что же сделаешь, приказ! Многие кричали, но командиры их все равно из самолета выталкивали. Вообще, при прыжке все зависит от того, как упакуешь парашют, некоторые кубарем падали, видимо, неправильно упаковали, а инструктор на это внимание не обратил. Каждый раз, когда мы ездили на прыжки, потери были. К счастью, не в нашем взводе.
Наш командир взвода, лейтенант Виноградов, очень строго относился. Каждого парашютиста проверял, смотрел как мы укладывали. Он нам часто говорил: «Смотрите, ребята, если будет упаковано неправильно, вы погибнете, я буду за это отвечать».
До начала июня я совершил одиннадцать прыжков с парашютом, а потом нашу 13-ю воздушно-десантную бригаду направили на формирование 300-го гвардейского стрелкового полка. Там же как получилось – осенью 1943 года на Днепре был выброшен десант, который не удался.
Позже мы услышали, что из тех, кто был выброшен в тылу у немцев практически никто не вернулся – десантник – это живая мишень. Поэтому в верхах приняли решение, чтобы так не губить молодых людей, переформировать десантные части в пехотные. Наша бригада, как 300-й гвардейский стрелковый полк, вошла в 99-ю гвардейскую дивизию, в которую вошли еще несколько десантных бригад.
После чего мы были посажены в эшелоны и в середине июня мы прибыли под Ленинград. Выгрузились на берегу реки Свирь. Смотрим – река бурная, ширина полкилометра, а на другой стороне немцы и финны. Нам сказали, что мы будем форсировать реку Свирь и освобождать карельские земли.
Надо сказать, что подготовка к форсированию готовилась открыто – финны и немцы прекрасно видели наши танки, самоходки, но молчали, а мы, видимо, хотели продемонстрировать, что мы их не боимся. Расположившись на берегу реки, наш полк готовил плоты, лодки, занимался хозяйственными делами. Все в открытую, практически без всякой маскировки, а на той стороне молчат, как будто никого нет. Нам объяснили, что, чтобы не пропустить через Свирь советские войска, тщательно укрепили оборону – окопы, дзоты, доты, минные поля.
Так мы готовились до 22 июня, а 22 июня, в 4 часа смотрим – масса наших бомбардировщиков летит, сотни полторы, наверное. Они целый час ту сторону бомбили, весь берег черным дымом заволокло. Потом самолеты улетели, на той стороне тихо, финны молчат. Мы думали, все, они все погибли. Нам приказали спустить лодки. Плывем, тихо, финны молчат, но, как только достигли середины реки – они как начали стрелять. Заработали их доты, дзоты. Они там крепкую оборону организовали… Мы думали, что спокойно пройдем, но нет, многие утонули…
Вернулись на свой берег, и с нашей стороны начала бить артиллерия. Огневые точки были известны, и наша артиллерия начала по ним бить. Часа полтора-два били из всего, что есть. Мы решили, что теперь они точно заглохли, спустили вторую партию наших лодок, и артиллерия продолжала по ним огонь вести. Вот тут они заглохли..
После того как первые лодки переправились, за ними плоты пошли, на плот сразу по роте грузили и они спокойно уже переправились на финский берег. Финны после артподготовки отступили, и уже не сопротивлялись переправе. Когда плоты подошли, мы уже по их окопам, дзотам и дотам орудовали, посмотрели, что там делалось – просто страшно… Вот так форсировали реку Свирь…
После переправы мы сутки простояли на финских позициях. Надо было отдохнуть, поставить мосты, по которым на финский берег перебросили пушки и танки. А через сутки мы пошли вперед. Немцы уже отступили и мы думали, что нам теперь легко наступать будет – ничего подобного! Через полтора-два километра у них вторая оборонная линия. Но там нам уже было легче, потому что с нами артиллерия, танки. И оттуда их прогнали.
Два-три месяца гнали их к финской границе. Трудно было – густые леса, мы стали танковым десантником. Каждое отделение сидит на танке и вперед, а в лесу по нам финские «кукушки» быть стали. Страшно было… Они высоко в лесу сидят, в метрах 30-40, и оттуда из автомата на нам строчат. Там у нас много ребят погибло…
У нас в отделении Вася Токмаков был, мой друг, смоленский парень. И вот как-то они начали по нам стрелять, мы в рассыпную. С Василием рядом упали и вдруг ему прямо в голову разрывная пуля попала… Василий погиб в финских лесах… Но тут нам очень танк помогал. Мы с танка спрыгиваем, а он прямой наводкой как даст – все разлетается!
Потом нам попроще стало. В октябре мы дошли до финской границы. На той стороне такой маленький городок Питктяранта и, в середине октября, в уличном бою я был ранен. Где-то рядом разорвалась мина и меня ударило в левую ногу. Я упал, не могу подняться. Пролежал около часа, подходят санитары, на носилки положили в полковой госпиталь.
Там обнаружили, что у меня перелом берцовой кости. Наложили шины, обмотали. Через некоторое время наложили гипс. Потом повезли через Ладожское озеро. Я попал в госпиталь в Вологду, где пролежал до марта 1945 года. Стал ходить, возраст-то молодой. Левая нога на полтора сантиметра короче была, но ничего постепенно привык, даже перестал замечать.
Комиссия в госпитале признала меня годным к нестроевой, тем не менее, всех, кто мог ходить, посадили в эшелон и в конце марта отправили на восток. Едем, и вот как-то, ночью, уже в апреле, остановились на какой-то станции, я сошел за кипятком, слышу – казахская речь. Спрашиваю: «Какая станция?» «Петропавловск». Мы уже на казахской земле были. Потом Омск, Новосибирск, Иркутск. В Иркутске остановились и там нам объявили, что закончилась война с Германией.
9 мая, День Победы, мы в Иркутске отметили. Наш эшелон там целые сутки стоял. Там большая столовая была, баня. Мы помылись, поели и поехали дальше. Через Хабаровск прибыли в город Волошилов, сейчас это Уссурийск. Там наш эшелон остановился, прибыли офицеры, которые стали нас отбирать в разные части. Я попал в техническую часть, которой командовал капитан Осиловский. В начале августа нам сообщили, что Советский Союз начал войну против Японии и наши войска перешли в наступление.
Наша часть непосредственно в боях не участвовала. Мы шли сзади дивизии и обеспечивали ремонт вышедшей из строй техники. Так мы дошли до Харбина, который освободили наши войска, и там узнали о окончании войны с Японией. Так и закончилась моя военная эпопея – начал на западе, а закончил на востоке.
В 1946 году меня уволили, и меня взяли на комсомольскую работу. Я в партию еще начале октября 1944 года вступил. Я дисциплинированным бойцом был, комсомольцем и вот мне замполит батальона говорит: «Тотанов, ты вышел из комсомольского возраста. Боец ты дисциплинированный, надо вступать в партию». «Я не возражаю», – и в течение недели мне вручили партбилет.
Так что, когда я вернулся на гражданку – фронтовик, коммунист, со средним образованием и меня сразу взяли на комсомольскую работу. В 1951 году я поступил в Республиканскую партийную школу в Алма-Ате. В 1953 году с красным дипломом окончил ее, после чего меня пригласил на работу секретарь нашего Акмолинского обкома партии Николай Иванович Жорин. Через год стал замом отдела пропаганды, через два года – вторым секретарем горкома партии.
Отработал там шесть лет. Потом меня направили инструктором Целинного крайкома партии. В 1965 году, после Октябрьского пленума, Целинный край упразднили и меня направили инструктором в аппарат ЦК компартии Казахстана. Через шесть лет меня направили секретарем обкома в Уральск, где я отработал десять лет, после чего вернулся в Алма-Ату и был назначен председателем Совета по делам религии при Совете министров республики.
Наш комитет контролировал выполнение законодательств о религиозных культах, положение о религиозных объединениях в Казахской АССР. Не допускали нарушений. Там я проработал шесть лет, а в 1987 году, в связи с пенсионным возрастом, меня попросили уйти на пенсию, хотя еще мог работать, но кому-то в верхах была нужна эта должность. С 1987 года принимаю участие в работе ветеранского движения.
Полная версия материала доступна по ссылке
Правила комментирования
comments powered by Disqus