Одним из заметных оппозиционных движений с лета 2019 года является Oyan, Qazaqstan, состоящее преимущественно из молодежи. Участник движения, политолог Димаш Альжанов рассказал, как создавалась самая молодая протестная группа Казахстана, как преследуют ее представителей и почему нужно отказываться от президентской формы правления.
— Димаш, расскажите, как появился Oyan?
— После создания нашего движения за реформу МВД был уход Назарбаева, всплеск гражданской активности, требования политических перемен. На этом фоне стали появляться разные группы, арт-инсталляции. На одной из встреч в ARTиШОКe я выступал спикером. После этой встречи мы продолжили обсуждение с людьми из арт-группы – журналистами, представителями сферы искусства. Постепенно мы самоорганизовались и решили написать гражданскую декларацию о том, как должна измениться власть. Меня пригласили с целью осветить политическую часть. Сама идея Oyan появилась намного позже. Сначала был хэштег «қазақ көктемі». Баннер, с которым выходили Асия и Бейбарыс, готовили люди из арт-группы.
— Кого можно назвать инициаторами создания Oyan?
— Все появлялось постепенно. Сначала одна группа, потом связались с другой, поддержали друг друга на судах, начали общаться, появились связи. Я не могу выделить отдельных инициаторов. В какой-то момент нас было до 40 человек. Появилась группа «Қазақ көктемі». Потом – поддерживающие нас ролики Ануара Нурпеисова, которые не были согласованы с нами. У людей тогда возникла путаница: были ли мы связаны. Напрямую нет, он не участвовал в написании декларации, но общались. Ануар просто снял ролики и уехал. Было его медийное влияние, ролики стали узнаваемыми. Он приходил иногда на наши встречи, мы с ним обсуждали многие моменты, но в написании нашей декларации он не участвовал.
Название «Оян» было версией Жапишевой, по примеру Мыржакыпа Дулатова. Изначально писали декларацию от «казахской весны», но после дискуссии остановились на названии «Oyan, Qazaqstan!». Мы решали, будет ли движение неформальным или оно перерастет в политическую партию. Я был противником партии, так как считал, что сначала должна сформироваться устойчивая организационная деятельность. Надо бороться за пространство, где эта партия может появиться, чтобы избежать давления с отчетностью, как недавно с помощью налоговых служб давили на НПО. По дальнейшей эволюции вопрос открыт, нельзя ничего исключать. Главное сейчас то, что ребята вложили немалые ресурсы и время, чтобы создать повестку политических перемен и показали, что митинги – это не плохая затея, они могут показать единство и солидарность общества с определенными идеями.
— Что такое политика в вашем понимании?
— Политика – это ваша способность отстаивать свои идеи. Глубоко убежден, что наличие множества независимых политических партий вкупе с честными выборами создаст нужную основу, чтобы вести общество дальше. Чем шире взаимодействие с институтами власти через своих депутатов и выбираемых акимов, тем больше шанс, что интересы граждан будут реализованы на государственном уровне. Наличие конкуренции задает ритм, в котором появляются новые идеи.
В авторитарном государстве политика – это репрессии и подавление свободы слова. Также пагубная черта – неформальные связи, когда не действуют законы. После падения режима последствия таких связей могут негативно отражаться десятилетиями. Нас ждет то, что было на Украине и в Кыргызстане, если не начнем выстраивать институты власти, призывать к верховенству права, бороться за механизм выборов – делать то, что должны были за эти 30 лет, ошибаться, вставать и идти дальше. Украине понадобилось 15 лет с первой революции, прежде чем прийти к честным выборам, результаты которых не оспаривают. Не бывает правильной мудрой власти, бывает система, которая ограничивает злоупотребления и дает больше шансов на принятие разумных решений в интересах общества.
— Почему Oyan, Qazaqstan предлагает парламентскую республику?
— У нас нет демократических традиций, независимых судов, политического фрагментированного пространства внутри страны.
У нас нет противоядия узурпации власти, поэтому человек приходит к власти как благодетель. И заканчивается все это диктатурой.
Поэтому институт президента может быть формален, но он не должен избираться народом напрямую. Только парламент должен назначать президента.
— Разве парламент нельзя подкупить?
— Парламент не надо делать незыблемым и неподкупным. Наличие там противоборствующих сил – вот гарантия того, что он будет распространять систему сдержек и противовесов на другие институты власти. Да, могут в таком случае появиться кланы, бизнес-группы, но лучше пять плохих групп, чем одна более сильная. В наших реалиях мы приговорены остаться авторитарной страной, поэтому наша главная цель – реформа политической системы. Это переход к парламентской республике, честные выборы, либерализованные требования к регистрации партии, права и свободы человека, свобода слова и ассоциации. Все это заложили в декларацию. Основная проблема не в плохих президентах, а в среде, которая позволяет узурпировать власть и использовать государство для личного обогащения. Не бывает хороших политиков – бывают условия, где ущерб от них минимален. Не должно быть сакрализации власти.
Почему мы должны почитать Елбасы? Почему не должны критиковать основу государственности? Это все должно быть критикуемо. Это наша попытка сказать: «Казахстан без Назарбаева!».
Непонимание частью общества того, как без создания партии можно влиять на принятие решений, исходит от линии, которую транслируют власти. Помимо партии, надо создать условия, чтобы люди самостоятельно могли избираться или через объединение граждан. Сам механизм выдвижения не должен быть замкнут на партиях.
— Почему Oyan, Qazaqstan появилось только после ухода Назарбаева с поста президента?
— В 2019 году появилось что-то, что разделяют многие люди одновременно, будучи даже незнакомы друг с другом. Уход Назарбаева – большой триггер. Появилась надежда перемен. Мы все пошли на суд Бейбарыса и Асии – раньше были суды над другими активистами, но не было связи, информации, было более опасно. Уникальность акции Асии и Бейбарыса в том, что общество не приняло репрессивную реакцию государства, и это побудило многих включиться в политику. Если при Назарбаеве посадить на 15 суток было нормально, то сейчас люди не хотят мириться.
— Какие люди поддерживают вас?
— Большое заблуждение, что мы – состоятельные люди. В основном, ояновцы – это self-made people. Образованная молодежь, у которой есть свои увлечения: искусство, журналистика, благотворительность. На нас навесили ярлык «городской кофейной молодежи». Сначала была кампания, чтобы отвернуть от нас казахоязычную часть общества и представить нас как городских снобов, но в нашем сообществе нет языковых границ. Потом наших участников обвиняли в нетрадиционной половой ориентации, чтобы не позволить протестному движению расширяться. Это исключительно политтехнология со стороны властей.
— Почему ояновцев не так много?
— Сама география в реалиях Казахстана проблематична – нет ни одного политического движения, которое представлено по всей стране. И это нормально. Но у нас есть люди на севере, юге, в Актобе и других городах. Чтобы прийти к власти, многие «продают» обещания, мы же транслируем идеи, а это долгосрочная работа. Поэтому мы фокусируемся на тех, кто разделяет наши ценности, а пока это Алматы. Влияя на повестку в южной столице, мы подаем пример другим регионам.
— Кто стоит за Oyan, Qazaqstan и финансирует движение?
— Мы никогда не пытались получить средства со стороны. Нас финансово не поддерживает ни одна группа. В будущем готовы принимать анонимные пожертвования от простых граждан, но готовы отчитываться за каждый тенге. Сейчас сами делаем плакаты, дизайн, тексты, тратим свои деньги на рекламу. Офиса нет. Возможно, будем запускать краудфандинг. Все должно быть максимально прозрачно, мы боремся против неформальных связей.
— Вас связывают с Дарханом Калетаевым и Акордой.
— Но ему приписывают работу со многими движениями. Возможно, потому что он курировал работу многих НПО, финансируемых правительством.
— Есть ли у Oyan, Qazaqstan связь с международными организациями, например, фондом Сороса?
— Oyan не финансирует никакая организации. Отдельные активисты в своих личных проектах могут иметь связь с организациями, но к Oyan это никакого отношения не имеет. Наши дружеские связи не означают ничего, особенно если это касается Сороса и конспирологической бравады. Если бы нас кто-то финансировал, возможно, изменения были бы лучше, но мы топчемся на месте. Поэтому Oyan выстраивает отношения с независимыми экспертами, от Досыма Сатпаева и Татьяны Чернобыль до Джохара Утебекова и других известных людей. Разработка декларации или других документов и проектов всегда сопровождается встречами, чтобы получить оценку экспертов.
Мне кажется, властям лучше видеть реальность за окном, чем придумывать разные теории заговора.
Люди из власти пытались влиять на нас, но мы предложения о встречах сразу отвергали. Тайжан пытался встретиться с нами через других людей. Также представители оппозиции, которые находятся за рубежом – Кажегельдин, Медетбеков. Но мы всем отказали. Мы точно знаем, что ряд организаций у себя собирал Ерлан Карин и его помощник.
— Почему на митинги Oyan, Qazaqstan выходит только молодежь?
— Высокий риск репрессий со стороны государства не дает вам увидеть всех, кто разделяет нашу повестку. Есть заблуждение, что митинги малочисленные, значит, людям ничего не надо. На самом деле, не все готовы платить высокую цену за политическое участие, сталкиваться с давлением. Кроме того, для более старшего поколения не сложились ценности справедливости, свободы выбора и выражения. Они проще принимают реальность. Поэтому если нашими идеями прониклась часть общества – это уже здорово. Конечно, мы хотим расширить аудиторию, привлечь средний класс, предпринимателей. Но все общество нам не нужно, не бывает партии или движения на всех. Это нормально. Когда всех объединяет одна организация, это путь к диктатуре. Пусть каждый идет своим путем, пусть будет много разных организаций, которые вступят в диалог. Дискуссия между разными политическими силами и будет величайшим достижением Казахстана.
— Чем Oyan, Qazaqstan отличается от остальных?
— Когда политическая партия борется за власть, вопрос реформы политической модели может уйти на второй план. Наша задача – изменить среду. Мы хотим, чтобы появилось 3-5 партий, изменить природу этого режима. Повестка перемен должна громче звучать со стороны общества, на это мы и тратим силы. Обществу нужно научиться взаимодействовать с государством, обозначить свою значимость.
Мы – оппозиционное движение, но не оппозиция, претендующая на власть. Мы – оппозиция природе этого режима.
Мы должны сделать то, чего не сделали в свое время наши друзья в Кыргызстане, позволив прийти Бакиеву и ему доминировать, потом и другим президентам. Мы должны учиться на этом.
— Чего, по-вашему мнению, не должна делать оппозиция?
— Мы не в той позиции, чтобы указывать, как другим жить. Но считаем, что выходить на согласованные митинги в установленные места – это игра по правилам власти. Мы не соглашаемся с этим законом. Мы изначально выступали против него и мы придерживаемся этой позиции. Я считаю, что нужно пытаться использовать любые возможности, но не встраиваться в предлагаемый сценарий, а разрушать его. Выходить на несогласованный митинг и сидеть 15 суток – такова ситуация.
— На какие жертвы готов идти ради цели?
— Я думаю, жизнь не должна строиться в таких конфигурациях. Но хорошо, если бы люди знали, какому риску подвергаются отдельные члены Oyan. Меня шантажировали записями сексуальной жизни. Но это не повод отказываться от борьбы и убегать. Если столкнусь с угрозой жизни, честно, не знаю, как буду реагировать. Но, если бы я хотел другой жизни, то искал бы ее в более спокойном месте. Я не вижу другого применения себе. Безмолвно отстраняться не представляю возможным. Я знаю, что могу сделать что-то полезное для блага общества.
Других участников тоже шантажировали записями личной жизни, поступали угрозы. Были давление со стороны налоговой службы, вызов родителей активистов, попытки вербовки. Мне рассказывали, что, когда бываешь в гостях, там появляется человек, который предлагает договориться о чем-либо и докладывать информацию. Прямое преследование наших активистов было всегда – до и после митингов. Явное преследование было перед маршем 30 августа 2019 года, когда ходили за одним человеком на дистанции 10 метров.
— Есть ли схожесть «қазақ көктемi» с «арабской весной»?
— Помимо «арабской весны», была и «пражская весна», поэтому не стоит замыкать связь на неудачных случаях стран Африки. «Көктем» – красивое казахское слово, описывающее явление природы. Это новое начало с молодым поколением, с «цветущей молодежью», и подчеркну: это не связано с коктейлями Молотова. Мы обозначили, что протесты должны быть мирными, но организованными и четкими. Количество молодого населения в Казахстане увеличилось, и это коррелируется с тем, что было в странах Ближнего Востока и севера Африки. И там, и тут – авторитарные режимы. Мы задумывались, почему все строится через протесты, и пришли к пониманию, что не сама идея протеста движет людьми, а протест становится одной из единственных возможностей донести мысль. Иначе вы вне процесса принятия решений, у вас нет легальных каналов взаимодействовать с государством, представителей в парламенте, свободных СМИ.
Мне кажется, протест надо рассматривать как возможность выстроить диалог и сказать: вы не можете быть миллиардерами, а простых людей лишить благ.
Правила комментирования
comments powered by Disqus