Россия в последнее время успешно конкурирует в Центральной Азии не только с США, но и с Китаем. На стороне Москвы — долгий опыт общения со здешними народами и отсутствие идеологической «зашоренности». Китайцы вызывают в регионе страх своим ярым антиизламизмом и стремлением загнать регион в долговую кабалу.
Продолжение. Часть 1 можно прочитать здесь.
Тем не менее, такая естественная настороженность по отношению к России, вероятно, будет ослабевать с каждым политическим поколением. «У нового руководства нет прошлого негативного опыта общения с Русским Медведем», — говорит Дина Ром Спехлер, эксперт по внешней политике Советского Союза и США из Университета Индианы. «У них уже может не быть такой же решимости держать Россию на расстоянии вытянутой руки».
Действительно, когда дело доходит до выбора могущественных союзников, вариантов у новых центральноазиатских политиков может быть немного.
Чем больше США покидают регион и чем меньше они влияют на местный расклад сил, тем больше остается открытых трещин, которые могут использовать в своих интересах Китай и особенно Россия. И Россия действительно хороша в использовании таких трещин, которые мы оставляем открытыми.
Но Москва не может быть единственным и главным победителем постамериканской эпохи. Есть еще один серьезный претендент на контроль в Центральной Азии: Китай.
Благодаря участию в Шанхайской организации сотрудничества и углублению торговых и энергетических связей с бывшими советскими республиками Китай быстро расширил свое экономическое присутствие в Центральной Азии. Однако наиболее значительные инвестиции осуществляются им через Инициативу «Один пояс, один путь» (BRI), которая изначально должна была связать Пекин с европейскими рынками через Центральную Азию, но превратилась в сложную смесь конкурирующих инвестиций и демонстраций политической лояльности со стороны их получателей. Китай обязался потратить не менее 1,4 триллиона долларов на проекты BRI, в основном на развитие инфраструктуры и высокоскоростных железнодорожных сетей.
Несмотря на такие гигантские объемы BRI превращается сейчас в предмет серьезных разногласий во всем регионе. В таких странах, как Шри-Ланка и Камбоджа, то, что поначалу казалось жестами китайской щедрости, все больше превращается в глубокие пекинские долговые западни, которые оставляют реципиентов китайских инвестиций в неотрывной зависимости от Поднебесной. Таджикистан и Кыргызстан уже имеют высокий и умеренный уровень рисковых долговых обязательств перед Китаем соответственно. Как выразился Булег: «Эти страны могут иметь дело с Китаем только после того, как продадут ему свою душу».
В то же время, как указывает Оликер, хотя правительства стран Центральной Азии могут беспокоиться о долгосрочных последствиях своего участия в мегапроекте BRI, они в равной степени обеспокоены и тем, что их в него не возьмут.
Даже Туркменистан, с его изоляционистской позицией, поддался соблазну BRI — и, по сути, стал заложником энергетических интересов Китая, когда Пекин фактически установил монопсонию (права единственного покупателя — Прим. ИноСМИ) на газовые запасы страны. «Вот почему у туркменов нет денег», — сказал Булег.
На уровне национальных сообществ у Китая мало «фанов» в Центральной Азии. Параноидальная одержимость Пекина исламистским терроризмом и долгая история изобретения или, по крайней мере, дикого преувеличения исламистской угрозы в Синьцзяне вряд ли расположили к Пекину этот регион, где большинство населения составляют мусульмане.
Уйгуры, которые несут на себе основное бремя преследований со стороны китайцев в самом Китае, не только разделяют веру жителей Центральной Азии; они являются близкими этническими и культурными родственниками соседних казахов, киргизов, таджиков, туркмен и узбеков. Тот факт, что ряд известных китайских киргизских художников и ученых исчезли в китайских лагерях, только усиливает существующие в регионе подозрения в том, что Китай является скорее противником, чем другом.
Между тем Пекин не предпринимает особых попыток завоевать сердца и умы различных народов, с которыми он вступает в контакт Центральной Азии. Распространенной критикой является то, что Китай рассматривает BRI как полезный инструмент массовой занятости для своих собственных работников, не увеличивая при сколько-нибудь значимо занятость местного населения. В то время как местные сообщества ценят дополнительную работу, выполняемую во время крупномасштабных строительных проектов, у них сохраняется недовольство тем, что они зачастую оказываются весьма недолговечными и плохо оплачиваемыми, при этом и в таких условиях интересы в них, как правило, перекошены в пользу Китая.
Панье описывает, как когда строительные проекты, финансируемые Китаем, плодились в Кыргызстане, люди в городах, ожидающие их реализации, не имели ничего, кроме положительного отношения к китайским инвесторам, в то время как после начала реализации работ местные жители смотрели на эти вещи уже совсем по-другому, жалуясь на низкие китайские зарплаты и невыполненные Пекином обещания.
«Когда есть перспективы получения денег, все кажется прекрасным, но как только эти перспективы исчезают, вы снова получите старые предрассудки, — говорит он. — Мне интересно, каким будет отношение к Китаю в Центральной Азии через несколько лет, когда местные люди поймут, что китайские проекты не будут бесконечными. Что китайцы больше не собираются нанимать местных жителей, потому что они уже все закончили, но выданные ими кредиты еще не выплачены».
В то время как правительства стран Центральной Азии изо всех сил стараются сдержать это недовольство, социальная напряженность начинает понемногу нарастать. В Казахстане произошли антикитайские протесты в ответ на строительство китайских заводов. В августе 2019 года местные жители в Кыргызстане напали на китайских горняков. В обеих странах правительства расправились с теми, кто критикует китайские инвестиции (а также китайское отношение к уйгурам), что привело к штрафам и арестам.
В Центральной Азии возникают разногласия между простыми работниками с низкими доходами, которые подозрительно относятся к мотивам действий здесь Китая и обеспокоены стабильностью работы, и теми, кто находится в «верхней части списка», и кто, как считается, и получает всю выгоду от BRI. Серьезным общественным раздражителем является и то, что инвестиции часто связаны с коррупцией местных чиновников. Или то что фактически пожизненный президент Таджикистана Эмомали Рахмон передал китайцам золотой рудник в счет оплаты электростанции, финансируемой за счет пекинских займов, и занял еще 230 миллионов долларов, чтобы построить себе новый шикарный парламентский комплекс.
Неудивительно, что жителям Центральной Азии, как правило, удобнее работать с Россией, чем с Китаем. Многие из них говорят по-русски, используют кириллицу и в силу своей политической истории достаточно хорошо понимают российские институты и бизнес-культуру. Русскоязычные (и принадлежащие русским) новостные ресурсы и развлекательные программы доминируют в среднеазиатских СМИ, распространяя пропутинские месседжи, поощряя близость к русской культуре, а иногда и подчеркивая озабоченность по поводу китайской коррупции в странах BRI. Напротив, очень мало людей в регионе говорят по-китайски, и синофобия здесь исторически очень глубоко укоренилась. Например, 65% граждан Казахстана считают, что влияние Китая представляет собой явную или растущую угрозу для их страны.
Хотя иногда российские СМИ и проявляют активную враждебность по отношению к мегапроекту «Один пояс — один путь» в действительности действия Китая и России не находятся в прямой конкуренции друг с другом. У России просто нет таких огромных финансовых ресурсов, чтобы конкурировать с китайской экономической экспансией, особенно с учетом дополнительного давления международных санкций, с которыми Москве приходится бороться. Вместо этого Кремль сосредоточен на вопросах безопасности, оказании обширной военной помощи в регионе, проведении совместных военных и контртеррористических учений и тесном сотрудничестве в усилиях по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, что неизбежно предполагает активное участие России в обеспечении безопасности границ в таких странах, как Таджикистан. Он также поддерживает значительное военное присутствие через ряд баз и аэродромов в Кыргызстане, Таджикистане и Казахстане.
Между тем, несмотря на один из крупнейших оборонных бюджетов в мире, Китай стремится избегать прямого военного вмешательства за пределами своих границ. Он предпочитает использовать свою экономическую мощь, в основном за счет своих хищных займов, которые представитель Госдепартамента США назвал в телефонном интервью нам «дипломатией долговых ловушек».
В Центральной Азии это переросло в грубое разделение областей влияния между двумя сверхдержавами, где Россия доминирует в сфере безопасности, а Китай — в инфраструктуре и экономике. Мнения расходятся относительно того, представляет ли это разделение молчаливое соглашение между Москвой и Пекином, или это тот случай, когда обе стороны просто разыгрывают свои естественные козыри в попытке выйти на первое место в регионе.
«Я думаю, что Путин и Си Цзиньпин могут рассматривать свои разные методы влияния как дополняющие друг друга, — говорит Филип Ингрэм, бывший полковник британской армии, а ныне аналитик по вопросам безопасности и разведки. — Я бы не сказал, что это соперничество. Скорее, это зарождающиеся долгосрочные взаимодополняющие отношения». Ингрэм считает, что будущий военный союз между Китаем и Россией, каким бы отдаленным он ни был, весьма реален.
Спехлер с этим не согласна. Россия, по ее словам, не уступала и не желает добровольно уступать влияние Китаю, что делает невозможной идею квази-джентльменского соглашения. Она указывает на продолжающиеся усилия Москвы по созданию регионального экономического альянса, исключающего Китай, и на паранойю Пекина по поводу исламского терроризма в Центральной Азии, которая проявляется в некоторых совместных контртеррористических операциях с Кабулом, таких как патрулирование Ваханского коридора между Афганистаном и Синьцзяном. По словам Спехлер, идея о том, что Китай и Россия могут достичь взаимопонимания, чтобы остаться на своих собственных треках, противоречит тому факту, что они продолжают действовать как соперники.
Независимо от того, является ли нынешнее распределение влияния между Россией и Китаем результатом сотрудничества или просто стечением обстоятельств, Китай явно является здесь более сильным партнером, и Россия это знает.
Можно с уверенностью сказать, что Соединенные Штаты упустили свой шанс заслужить любовь и одобрение жителей Центральной Азии после распада Советского Союза. Помимо насмешек над неспособностью Трампа указать Узбекистан на карте, студенты узбекских вузов, например, кажутся настроенными по отношению к Соединенным Штатам безразличнее, чем когда-либо еще. По сравнению с сильными эмоциями, вызываемыми здесь Россией и Китаем, отношение к Америке в Узбекистане в лучшем случае кажется прохладным.
Один молодой человек из Андижана объясняет, что его учительница английского языка, американка, убедила его подать заявку на получение стипендии в Штатах для получения степени магистра, а не рассчитывать только на российские университеты, как он первоначально планировал. Его единственный вопрос — сможет ли он достаточно подрабатывать, чтобы отправлять деньги домой семье во время учебы. Помимо финансовых возможностей, Запад мало привлекает местных молодых людей. «Что в мире может быть лучше Узбекистана?» — серьезно спрашивает он. На вопрос, есть ли в мире что-нибудь, что он очень хотел бы увидеть, он сразу же с чувством отвечает: «Мекка».
Это распространенная здесь тема. Жители Центральной Азии всех возрастов используют возможность воссоединиться с религиозной и культурной самобытностью, которая была задушена царской Россией, а затем Советским Союзом. Набожные мусульмане из всех слоев общества в Узбекистане, Таджикистане, Казахстане и Кыргызстане откладывают деньги годами, чтобы совершить хадж, основное культовое действие в исламе. В Кыргызстане, где ВВП на душу населения составляет немногим менее 1270 долларов США, частные компании могут взимать около 3000 долларов США за организацию поездки. Во время «мини-хаджа» семьи заполняют вокзалы и плача, отправляют пожилых родственников в их первое паломничество, которого они ждали всю свою жизнь.
Ошеломленный персонал Ташкентского аэропорта терпеливо справляется с нервничающими пассажирами, которые вообще впервые летят на самолете. В авиалайнере до Стамбула, откуда большинство пассажиров отправится на хадж в Саудовскую Аравию, атмосфера праздничная.
Обычные жители Центральной Азии могут совсем не интересоваться американскими идеями, но они хотят и дальше пользоваться своей религиозной свободой. Яростная исламофобия Пекина и преследование им уйгурского населения в Китае ясно показывает его отношение к религиозным правам мусульман, а казахов и киргизов уже арестовывают в их собственных странах за публичные выступления. Если Соединенные Штаты хотят восстановить влияние в регионе, им следует позиционировать себя в качестве инвестора и создателя рабочих мест, который будет уважать местную культуру и поддерживать свободу вероисповедания, а не препятствовать ей. В Центральной Азии и так достаточно колониального менталитета.
Источники в Госдепартаменте США подчеркивают, что их видение развития в Центральной Азии предполагает предоставление грантов и инвестиций — «ясную альтернативу» китайским займам. Защита независимости и суверенитета этих государств является «высшим приоритетом» для нынешней американской администрации. Это внушает определенные надежды, но чтобы восстановить доверие и представить себя в качестве серьезной альтернативы России и Китаю, Соединенным Штатам необходимо серьезно выполнить свои обязательства в регионе.
Это не сработает, если Соединенные Штаты не будут рассматриваться здесь как серьезный партнер, ради которого стоит отказаться от других возможностей. Среднеазиатские организации, стремящиеся работать с российскими компаниями, особенно с теми, которые имеют тесные связи с Кремлем, могут подвергнуться вторичным санкциям со стороны Соединенных Штатов, что, по иронии судьбы, еще больше подтолкнет их к России — или, по крайней мере, укрепит позиции Китая как сравнительно надежного партнера. Соединенным Штатам нужно будет много работать, чтобы суметь позиционировать себя в качестве надежного выбора.
Длительное пренебрежение Запада к Центральной Азии подорвало здесь веру в демократию, облегчая авторитарным оппортунистическим режимам установление эксплуататорских отношений, которые сохранятся и в будущих поколениях. Подобные истории появляются в странах по всей Африке, где Китай и Россия продолжают делить контроль на сравнимых условиях. Политический изоляционизм и политика, направленная внутрь себя, только усугубляют ситуацию. Как выразился Ингрэм: «Мы игнорируем находящийся на нашей стороне мяч себе же во вред».
Правила комментирования
comments powered by Disqus