Лев Усыскин продолжает свои беседы с заведующей кафедрой Центральной Азии Восточного факультета СПбГУ Заринэ Джандосовой.

– Заринэ Алиевна, давайте поговорим про Таджикистан и таджиков. Первый вопрос, наверное, будет про язык или языки. Вот таджикский, на котором говорят в Таджикистане, дари, язык таджиков Афганистана и Узбекистана, фарси – это один язык или разные? А если разные, то насколько?

– Да, это интересный вопрос, потому что на него нет в полной мере однозначного ответа. "Язык, на котором говорят в Таджикистане" – в Таджикистане сорок диалектов, как минимум. Это то, что описано, зафиксировано.

– Это не считая языки народов Бадахшана?

– Нет, бадахшанские языки, языки памирских народов – это вообще не таджикский. Тут, кстати, не следует путать. "Горные таджики" - это не жители Памира, а жители предгорий. Так вот, эти сорок говоров таджикского языка хорошо описаны советскими иранистами и делятся на четыре группы. Есть еще несколько говоров таджикского языка, которые распространены за пределами Таджикистана, в частности – в Узбекистане, например, самаркандский говор.

– Насколько они далеки друг от друга?

– Внутри этих четырех групп они близки друг другу, но в целом между группами большая разница – на фонетическом, грамматическом и лексическом уровне. Поэтому, когда таджикский формировался в советское время в качестве литературного языка, за основу, как обычно в таких случаях, взяли один из говоров. В данном случае это был в основе северный говор, как раз самаркандский. На нем писалась литература и шло школьное образование.

– Это Худжанд, примерно те места?

– Да, Худжанд, и вообще север. На основе северных диалектов… И соответственно, литературный язык отличается от тех говоров, которые распространены на юге Таджикистана. Не сильно, но отличается. И когда уровень школьного образования упал, как это произошло в девяностые годы в Таджикистане, степень владения литературным языком, похоже, несколько уменьшилась. Я замечала, что часть таджикских трудовых мигрантов не очень владеет литературным языком, больше говорит на диалекте.

– А как это соотносится с языком тех, кто в Афганистане называется таджиками?

– Это такие же таджики, как и живущие к северу от Амударьи. Хотя в самом Афганистане они долгое время таджиками не назывались, чаще использовался термин "парсиван" т. е. говорящие на фарси. Но термин "таджик" тоже существовал. Сейчас он используется широко, так как сейчас в Афганистане – ситуация этнического противостояния между пуштунами и таджиками, так как талибы в основном представлены пуштунами. Поэтому таджики консолидируются и отстаивают свое именно таджикское начало.

– А дари это чей язык?

– Дари – это литературная форма персидского или таджикского языка, которая используется в Афганистане. Тут надо понимать, что везде, не только на востоке, язык до определенного времени существует в нескольких вариантах: есть письменный язык, например латынь. И есть разговорный язык. И долгое время искусственное в известном смысле существование латыни поддерживалось развитой литературой на латинском языке и его ролью в медицине, науке, дипломатии и т. д., за это время так называемая "вульгарная латынь" эволюционировала и доэволюционировала до итальянского языка, а точнее, до различных диалектов итальянского. Но прошло довольно много времени, прежде чем из этих итальянских диалектов возникла литературная норма итальянского языка, отличающегося от латыни. Здесь у нас произошло то же самое. Существовали разговорные диалекты, у которых, по сути, не было письменности. И они в течение веков менялись. Параллельно, на протяжении тысячи лет, существовала литературная норма, она была связана с разговорным языком, но сохраняла такую общую для всех незыблемую основу. Потом возникает книгопечатание, расширяющее употребление "нормы", а уже потом, когда появляются радио и телевидение, мы сталкиваемся с тем, что какой-то диалект начинает восприниматься как общая разговорная норма для всех.

То есть, оказывается, что у языка – несколько уровней. Есть уровень литературного языка, есть уровень общей разговорной нормы и есть уровень региональных диалектов или говоров.

В случае с Афганистаном, литературной нормой является общий для всех язык фарси, разговорной нормой, которая звучит на радио и телевидении, стал диалект города Кабула, а региональные диалекты сохранились на местном уровне. Точно так же в Таджикистане: базовая литературная норма – общий для всех персидский классический язык, есть разговорная и современная литературная норма – язык, созданный на базе северных диалектов, и есть сорок говоров по всему Таджикистану.

В Иране аналогичная ситуация: есть тот же классический персидский язык, общий для всех трех стран, есть разговорная и она же современная литературная норма в СМИ, построенная на тегеранском диалекте, и есть множество диалектов, разбросанных по всей стране.

– Так, а что же тогда – дари?

– Дари это и есть разговорная норма кабульского фарси. До того, как она стала называться "дари", она в грамматиках называлась "фарси кабули". Получается, что если человек живет в Иране, Афганистане или Таджикистане и пишет стихи, особенно в классической манере, то никакой разницы в его языке не будет для всех трех стран. Если же он пишет что-то о современности, допустим, прозаическое – а в такой прозе обязательно будут диалоги, какие-то реалии современные – то там проявятся уже определенные различия в языке для этих стран.

Например, в иранском литературном языке европейские заимствования преимущественно из французского. В дари – преимущественно из английского. А в таджикском, соответственно, из русского. Понятно, что уже в лексике этих вполне официальных языков будут существенные различия. Но и в области грамматики различия тоже есть. Скажем, таджикская грамматика носит на себе следы близкого контакта с тюркской грамматикой – там есть кальки с тюркских языков. Скажем, большая роль причастий в сравнении с фарси кабули и тегеранским фарси.

– Айни на каком языке писал?

– Садриддин Айни – как раз основоположник вот этого современного таджикского литературного языка. Поскольку он жил в Бухаре, он был человеком двуязычным. Он одинаково хорошо владел и узбекским, т.е. тюркским, и персидским языками. У него есть сочинения и на том, и на другом. Язык его ранних, дореволюционных сочинений – это скорее классический персидский. В тот момент он различает язык, на котором пишет, и язык, на котором он говорит. Айни получил задание стать "основоположником таджикской советской литературы", такой, которая бы отличалась от иранской литературы, показать, что таджики – отдельный народ, а их культура – это отдельная культура. Для этого надо было создать литературные произведения, литературный канон, основанный на каком-то разговорном диалекте – он и взял свой родной диалект, назовем его диалектом Мавераннахра. Но, опять-таки, это норма очень вычищенная, она не похожа на настоящий разговорный язык – такая промежуточная стадия между классическим языком и собственно разговорными формами. В разговорных формах таджикского языка идет большое количество фонетических стяжек, а в литературном языке, созданном Айни, все они расписаны подробно. Глагольные формы представляют собой довольно длинные конструкции, которые на слух не всегда можно услышать.

– А как его произведения воспринимаются в том же Иране?

– Насколько я могу судить, в Иране, конечно, понимают, что этот язык отличается… но от чего? От разговорного тегеранского языка, на котором пишется основная масса современной художественной литературы в Иране. Но в Иране есть мода еще с шахских времен время от времени писать произведения с таким субэтническим колоритом. Их называют "махалли", т.е. местные. К такому произведению прилагается словарик – издается под одной обложкой – с перечнем диалектизмов. Это и у нас имело место, когда издавали "деревенщиков"...

– Или Бориса Шергина…

– Да, Борис Шергин с его поморскими диалектизмами. То есть, если в текстах встречаются тюркизмы или русизмы – читатель заглянет в словарик. Но грамматически ему все будет понятно, переводить с одного языка на другой не потребуется. А вот с украинского на русский перевод необходим.

– А современная поэзия?

– Есть несколько крупных имен современных поэтов из Таджикистана (я уже не говорю про дариязычную поэзию Афганистана – она просто входит в основной фонд персидской поэзии), их издают на арабице в Иране, и они входят во все списки актуальных персидских поэтов ХХ или ХХI века. Есть крупные таджикские поэты, которых очень любят в Иране.

– А старинные поэты-тюрки, которые писали на персидском?

– Это совсем другая история. Это так называемая "персофония". Это эпоха абсолютного доминирования персидской культуры на очень большом пространстве мусульманского мира. Считайте, от Босфора до Дели. В некоторые эпохи на этой территории главным языком литературы, канцелярии, дипломатии и торговли был персидский. Арабский был языком религии и науки, особенно точной науки, тюркский – языком военного дела. А персидский – всего остального. Под влиянием персидского языка находились не только тюрки, но и, например, индийцы или пуштуны. И какое-то время во всем этом Pax Iranica существовало двуязычие, порождавшее, например, макароническую поэзию, т. е. такую, где одновременно используется два языка. Один бейт стихотворения писался на персидском, один – на тюркском. Или один по-персидски, другой на урду. И в какой-то момент тюркская поэзия обрела некие крылья – в лице Алишера Навои прежде всего – и вот эти люди небезуспешно пытались писать по канонам персидской литературы на тюркском языке. Они же при этом писали и по-персидски. Так, у Навои есть сборник стихов – диван – на персидском, но основные произведения написаны у него уже на тюркском, так как это пользовалось спросом. Тюркоязычная публика поощряла его в этих работах. Точно то же произошло и с пуштунами, и в поэзии на урду, и в уйгурской поэзии – они все вышли из "персидской шинели".

– Кажется, с языками некоторая ясность достигнута. Теперь вопрос про этническое самосознание таджиков этих трех странах: в Таджикистане, Афганистане и Узбекистане. С одной стороны, есть тезис, что это национальное самосознание создано в советское время – но тогда оно не подходит для Афганистана. Как вообще эти люди себя воспринимают? Ощущают ли они себя единым народом?

– Этническая идентичность сложная штука, так как трудно поддается измерению. Сам термин "таджик" существует тысячу лет. Он изобретен не в советское время. Противопоставление таджика и тюрка существовало в Средней Азии всегда – с момента появления тюрков. Слово "таджик" скорее всего изначально означало "араб". В том смысле, что…

– Мусульманин?

– Нет, не мусульманин, а именно иной, чужой по отношению к населению, жившему в Средней Азии до прихода арабов. Дело в том, что "арабы" пришли в Среднюю Азию не столько в виде этнических арабов, сколько в виде мусульман-персов. Они принесли этот язык. Дело в том, что до прихода мусульман в Средней Азии никто не говорил на этом языке и персидский язык является результатом эволюции т.н. среднеперсидского языка, который никогда не бытовал и не использовался в Средней Азии. Там существовало несколько разновидностей языков иранской группы – хорезмийский, согдийский, бактрийский и другие. В некоторых местах, например в Хорезме, новоперсидский так и не прижился, там население тюркизировалось, и за восточноиранским пришел сразу тюркский. А вот в других местах, например, в Согде (Мавераннахр), Бактрии (Северный Афганистан и юг Узбекистана и Таджикистана) произошел полный отказ от бактрийского и согдийского языков в пользу новоперсидского. Это одна из загадок истории в какой-то степени.

– То есть, это не значит, что население сменилось, просто сменили язык…

– Этих, так сказать, завоевателей в плане численности была капля в море. Генетически они почти незаметны. Но местное население в течение ста или ста пятидесяти лет перешло со своих согдийского и бактрийского на новоперсидский.

– Он имел более высокий статус?

– Я думаю, да. Статус господ, завоевателей. Переходить на язык завоевателей было приятно и для карьеры полезно. Более того, в истории Ирана существует такое понятие: "два века молчания". Это два столетия после исламизации страны – в это время иранцы как бы не производят тексты, молчат. И вот именно в это время происходит смена среднеперсидского языка новоперсидским. Новоперсидский уже появляется как язык ислама. Он же проникает на территорию Мавераннахра, так как это единое с Ираном государство – Аббасидский халифат. И с ХI века начинается такой культурный подъем, который можно назвать подъемом иранского национализма. Как бы под таким лозунгом: да, мы отказались от прежней своей религии и приняли ислам от арабов, но у нас есть собственное иранское самосознание, собственная традиция, собственная гигантская культура и поэтому мы вам сейчас покажем, кто тут главный культурный народ! И вот в Х веке мы видим расцвет персидской классической литературы. Самое забавное, что центром этого расцвета является Средняя Азия. Она максимально отдалена от арабского центра и там, на периферии, эти процессы идут интенсивнее. Первым делом отделяются государства, в которых правят персидские династии – это Саффариды, Саманиды и Тахириды – и эти государства, особенно государство Саманидов в Х веке, оказывают значительное покровительство литературе. И персидская классическая литература, в лице Рудаки, в первую очередь, зарождается в этом государстве. И, несмотря на то, что Саманиды были единственной персоязычной династией в Средней Азии исламского периода, все последующие тюркские династии шли по той же дорожке.

– И все же – про этническое самосознание…

– Это вещь сложная, искусственная, она очень поздно появляется. Для позднего средневековья в основном характерна идентичность не этническая, а религиозная. То есть, если человека того времени спросить: ты кто? Он скорее всего ответит: я – мусульманин. Хотя, у некоторых авторов проскальзывает и этническая идентичность.

– С религиозной идентичностью тоже ведь не просто. Иран – шиитское государство с начала XVI века, а таджики и афганцы – сунниты?

– Скорее это затрудняет создание такого пантаджикского идеологического проекта. Это разъединяет. А соединяет общее культурное наследие, общая классическая традиция, а для персов-таджиков во всех этих трех странах их классическая литература имеет гораздо большее значение, чем у многих других народов. Все они безумно гордятся своей классической литературой – и есть основания: это великая литература, огромная по объему, с множеством первоклассных авторов. Но, говоря, об этнической идентичности, надо понимать, что существует еще и локальная идентичность, и она имеет очень большое значение и для Таджикистана, и для Афганистана с Ираном. Мы видим, что в Афганистане, например, различаются панджшерские таджики и гератцы – два разных субэтноса. То же и в Таджикистане – это противопоставление стало одной из причин гражданской войны в начале девяностых. И одной из целей национального строительства в Таджикистане в двадцатые-тридцатые годы прошлого века было как раз создание общей идентичности. Для этого нужна была общая литература, а также другие инструменты, типа общей школы.

– Смена графики...

– Смена графики с арабицы на латиницу в 1929 году, а через десять лет на кириллицу – это уже скорее политический момент, больше рассчитанный на то, чтобы отделить таджикскую нацию от иранской. В этом смысле да – это шаг построения новой идентичности: таджик – это тот перс, который не читает по-персидски. А тот, кто читает на кириллице.

Был такой поэт, один из великих таджикских поэтов конца ХХ века, Лоик Ширали – вот он в своей поэзии пытался формировать общеиранскую идентичность. Через прославление общеиранских героев, прежде всего, героев "Шахнаме", и апелляцию к общему наследию. Это по тем временам было довольно диссидентской деятельностью – в сравнении с Айни и его последователями, пытавшимися строить советскую таджикскую идентичность, не вспоминая про Иран. Кстати, одним из создателей советской таджикской литературы был Абулькасим Лахути – вообще иранец, перс по происхождению, коммунист, тоже получивший задание создать литературный таджикский язык. Надо сказать, что в разных республиках это диссидентство принимало разные формы – в Казахстане, например, форму написания исторических сочинений о славном кочевом прошлом. А в Таджикистане свободомыслие и антисоветчина состояли в рассуждении об общем прошлом с Ираном. Но возврат на арабскую графику невозможен просто по экономическим соображениям. Таджикистану это не потянуть, а Иран свою помощь не предлагает, возможно, по религиозным соображениям. Иран поддерживает отношения с Таджикистаном, культурные, в основном. Но они ограничены именно из-за разницы в религии.

– Тюркские страны бывшего СССР вернулись на латиницу…

– У каждой из этих стран свой проект и свое видение латиницы, но сейчас есть проект разработки общей латиницы в рамках Организации Тюркских Государств – и, конечно, это попытка унифицироваться под турок, доминирующих в этой организации. В плане персофонии, персидского мира – это, скорее, отдаление от него. Но есть все-таки области, в которых возможно сближение, так сказать, без письменности. Например, музыка, песни. Иранские и афганские песни воспринимаются в Таджикистане как свои. Во всяком случае, они популярны. Знаменитый афганский певец Ахмад Захир, погибший в 1980 году, до сих пор остается одним из самых популярных в Таджикистане. Думаю, и в Иране тоже. Он воспринимается как свой, родной.

– Если можно, немного вернемся назад. В XIX веке территория Таджикистана относилась к Бухарскому эмирату. И тогда это не была какая-то периферия эмирата, потому что и сама Бухара была таджикским по большей части городом… вот как представить себе ощущения людей в свете всех последующих перемен?

– Да, Таджикистан входил в Бухарский эмират. Рядом были другие персофоничные государства – например, Афганский эмират, несмотря на пуштунскую правящую династию. В Бухаре в девятнадцатом – начале двадцатого века таджикский язык доминирует, на нем идет делопроизводство, хотя правящая династия тюркская. Но тюркский язык тоже все знают. Имеет место двуязычие. Есть зоны, где доминирует один язык, есть где другой, но есть зоны сплошного двуязычия. Тот же Айни в мемуарах пишет о жителях той или иной деревни и там мы видим, что есть много субэтнических групп, и среди них те, кого он называет таджиками, а есть разные другие – и не обязательно тюрки. Это могут быть группы ходжей или сейидов, или переселенцы из Ирана и из других мест. Есть работы этнографов ХIХ века о составе населения юга Средней Азии, из которых видно, что есть и таджикские, и узбекские, и смешанные деревни. Но в городах, в культурных центрах, таких как Бухара, Самарканд, Худжанд, безусловно персидский язык доминировал. В Фергане под загадочным термином "сарты" подразумевалось скорее всего оседлое тюркоязычное население. Хотя, в некоторых публикациях говорят о таджикоязычных сартах – такое тоже возможно, все-таки под сартами понимали скорее всего оседлое население, а не какую-то определенную этничность. То есть, до конца XIX века никакого вопроса о том, таджикская это земля или узбекская – не существовало.

– А дальше происходит советское государственное деление…

– … размежевание.

– Размежевание. И в результате Таджикистан получился такой странный, без Бухары, без Самарканда. Тут какая-то болезненность имеется?

– Болезненность началась немножко раньше. Потому что в первоначальном варианте размежевания, насколько я знаю, не предполагалось создание Таджикистана даже в виде Таджикской области в составе Узбекистана. То есть, в начале предполагалось выделение Узбекистана, Казахстана (под названием Киргизская республика) и Туркменистана. Соответственно, основные споры по размежеванию шли между узбеками и казахами. О таджиках вообще как бы не вспоминали. Была, однако, группа таджикских коммунистов, обеспокоенных сложившейся ситуацией, и она стала писать письма в центр, прямо в Москву. Не в Ташкент, этим казахским и узбекским руководителям Туркестана, которые были заняты решением пограничных споров между собой…

– Чей Ташкент…

– Совершенно верно, чей Ташкент. Их, особенно казахов, таджикский вопрос вообще не волновал, их волновала судьба Ташкента. Обратились, значит, напрямую в Москву и здесь произошло вмешательство нашего брата-востоковеда. Востоковеды во главе с академиком Бартольдом, который был еще жив, вмешались в процесс, написали специальные письма и статьи о таджиках. У Бартольда, в частности, есть две работы, которые так и называются: "Таджики". Одна коротенькая, другая побольше. В них он – крупнейший востоковед, знаток рукописей и вообще всех исторических источников – объяснил, что таджики составляют древнейшее население региона, более раннее, чем тюрки. И что, более того, они на протяжении всего времени составляли основной бюрократический, культурный и земледельческий слой Средней Азии. Туркестана, как он называл. И надо учитывать интересы этого населения, особенно имея в виду высокий уровень его грамотности. А считалось, что в Самарканде до 40% мужского населения грамотны.

– Эти обращения услышали?

– Да. И была выделена сначала автономная область в составе Узбекистана, а с 1929 года – раньше, чем Казахстан – Таджикистан стал союзной республикой. Но, поскольку заправляли процессом узбекские товарищи (хотя среди их были и товарищи из Бухары, в частности выдающийся филолог, писатель и историк Абдурауф Фитрат), они, скрепя сердце, согласились на выделение самостоятельного Таджикистана, но не согласились на включение в него Бухары и Самарканда. С одной стороны, их можно понять, поскольку трудно выделять анклав – когда город говорит на одном языке, а окружающие деревни на другом.

– А там так было?

– Да. Это, в общем, частая ситуация в разных местах, например, Кандагар или Кабул, где город говорит на персидском языке, а округа на пушту.

– Или франкофонный Брюссель, окруженный голландскоязычным Брабантом…

– В общем, сложно отдать город, не отдав окружающие его деревни. Это довольно трудный момент. Все-таки, выделили Таджикистану Худжанд – бывший Ходжент, в то время называвшийся Ленинабадом. И это был единственный серьезный город, который достался Таджикской республике. Получилась сложная ситуация, потому что Худжанд отделен высокими горами от той части Восточной Бухары, которая, собственно, и составила Таджикистан. Это был земледельческий район, без сколько-нибудь крупных городов, и обида на такое размежевание была и есть – даже и сейчас проскальзывает иногда в публикациях. Причем, не только в публицистике, но и в исторических работах. В частности, работы академика Рахима Масова, одна из которых называется "Топорное разделение". Это работа примерно 1995 года. Там как раз обида на то, что таджики остались без своих культурных центров. Душанбе – это слово означает "понедельник" – это было селение, где по понедельникам проходила ярмарка. Пришлось столицу строить с нуля. Города там не было до этого времени. А Худжанд был крупным центром, и все культурные силы концентрировались в нем, а не в столице. Что заложило основу противостояния севера и юга в Таджикистане.

– Из-за разделения?

– Естественно. Каково это, очень небольшую Ферганскую долину, бывшую тысячелетия единым организмом, разделить между тремя государствами? Прекрасно! То же самое и с Бактрией, разделенной сейчас между тремя государствами.

– Так мы плавно приблизились к вопросу о гражданской войне в Таджикистане в начале девяностых. Мне что непонятно: почему в Таджикистане это произошло, а, допустим, в Туркмении или Узбекистане – нет. Хотя там тоже, я знаю, существует деление людей на большие общности, и эти общности имеют между собой конфликты. Скажем, в Туркмении есть и племенное и территориальное деление, и связанные с этим противоречия.

– Есть две страны в Средней Азии, где противоречия вылились в ожесточенную борьбу с открытым насилием. Помимо Таджикистана, это Киргизстан – там тоже север и юг борются за власть. Почему этого не произошло в Казахстане или Туркменистане? Там тверже держали власть. Более твердой рукой. В Узбекистане, вероятно, то же – более авторитарная политика руководства не дала противоречиям выйти на уровень взаимного насилия. В Таджикистане власть оказалась не в состоянии справиться с ситуацией. А так – противоречия между севером и югом там существовали. Это с одной стороны. Тут, кстати, еще важен фактор компактности страны в сравнении с Казахстаном или Туркменией. В Туркмении огромная территория, там племена держат свои оазисы. И вряд ли племя, живущее в северном оазисе, станет претендовать на южный – это не его территория.

– Делить можно столицу, Ашхабад.

– Ну, нет, Ашхабад - это такая текинская территория, на которую вряд ли кто, кроме текинцев, станет претендовать. А в Таджикистане ситуация была осложнена тем, что Душанбе находится на юге, в Бактрии, а управляли им весь советский период выходцы из Согда, то есть из Ленинабада, северяне. И действительно, сейчас юг доминирует – они добились своего. Но в конфликте участвовали не только север и юг. Там были силы горных таджиков из Гарма, Каратегина, у них свои собственные мотивы. Были группы, выступавшие за радикальные исламские ценности. Отдельной силой были памирцы, для которых было важно защититься от притеснений со стороны таджиков. Потому что таджики еще со времен Бухарского эмирата норовили лишить памирцев их идентичности. При том, что сами так или иначе страдали от доминирования узбеков. В конце концов, конфликт разрешился с участием посредников, и любопытно, что одним из посредников был Ахмад Шах Масуд, один из лидеров афганских моджахедов, "Пандшерский лев". К тому времени он был однозначным лидером таджикского мира в целом. И до сих пор таким является: фигура, которая признается самым выдающимся таджиком конца ХХ века. В Афганистане и Таджикистане.

– Но не в Иране?

– Не знаю, насколько иранцы его почитают, но в Таджикистане он считается самым выдающимся таджикским политическим деятелем ХХ века, а то и больше.

– Памятники ему ставят?

– В Афганистане был мавзолей, ставший местом паломничества – но талибы его уничтожили. Они же проводят этноцид в отношении таджиков. Скрытый, ползучий. А в Таджикистане он недавно был посмертно награжден высшей наградой страны.

– А высказываются ли кем-нибудь идеи об объединении всех таджиков в одно государство или о миграции афганских таджиков в Таджикистан? Их ведь там, насколько я понимаю, больше, чем в Таджикистане?

– Беженцы из Афганистана идут в Пакистан – это пуштуны, в Иран – хазарейцы и часть таджиков, особенно гератских. В Таджикистане афганских беженцев немного. Насколько я понимаю, это связано с ограниченными экономическими возможностями самого Таджикистана.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram