«Конфликтогенность отношений между странами ЦА приобретает перманентный и тотальный характер», - отметил в своей статье, написанной специально для IPP, Валентин Богатырев, руководитель аналитического консорциума «Перспектива».
Старые проблемы
Центральноазиатское пространство, обладая большой инерционностью, крайне неохотно откликается на изменения. Почти четверть века прошло с тех пор, как государства этой территории получили независимость. Но и сегодня в повестке дня одни и те же проблемы.
Ключевой из них является затянувшийся кризис идентичности. Постсоветские элиты центральноазиатских государств оказались способными только к косметическим трансформациям советских режимов. Даже наиболее продвинувшаяся в изменениях Кыргызская Республика смогла создать не более чем квазианалоги демократических и рыночных систем. Запущенные здесь процессы глубинных социальных изменений вошли в прямое столкновение с реально существующей ментальностью, породив эксцессы тоталитаризма и уже несколько разнонаправленных революций.
Сегодня, ровно так же, как двадцать лет назад нет ответов на вопросы о будущем государств Центральной Азии, вплоть до самой возможности их существования. Причем это касается не только «нестабильного» Кыргызстана, но и всех государств, что особенно отчетливо стало ясно в свете последних событий с Украиной.
Затянувшийся кризис идентичности создает риски утери возможности самостоятельного выбора пути развития, попадания под воздействие внешних политических, экономических и социо-культурных систем и утери суверенитета.
Приобретает все более рискогенный характер процесс завершения периода первоначальной трансформации государств и обществ региона. Системными признаками приближающегося кризиса являются:
- вторая, а в Кыргызстане, уже третья фаза борьбы за контроль над национальными активами и ресурсами,
- исчерпание ресурса прежних систем управления,
- нарастание социальной неудовлетворенности.
Политические системы всех без исключения государств Центральной Азии крайне неустойчивы, обладают низкой степенью легитимности, и весьма условными характеристиками государственности.
К числу старых проблем, но обретающих все большую остроту, относятся авторитарные режимы власти практически во всех государствах Центральной Азии, с некоторым более мягким вариантом в Кыргызской Республике.
Собственно говоря, удалось в какой-то мере решить лишь две проблемы: только-только восстановить уровень экономики 1990 года и произвести диверсификацию экспорта ресурсов, если, конечно, это можно считать позитивным результатом.
Остались нерешенными, более того, усугубились все существовавшие до суверенизации ключевые проблемы отношений стран региона, такие, как водопользование, наркотрафик, угрозы радикализации исламского толка, сырьевой характер экономик и так до бесконечности. Ни по одной из этих проблем не удалось найти ни одного совместного или двустороннего решения.
Более того, до сих пор не урегулированы вопросы границ между странами, что порождает постоянные конфликты, нередко приобретающие характер как массовых столкновений малых и больших групп населения, так и даже вооруженных столкновений силовых структур государств. Характер этих конфликтов становится все более острым, нередко они трансформируются в различного рода блокады: транспортного передвижения, пересечения границ гражданами, перевозок грузов, приграничной хозяйственной деятельности и так далее.
Конфликтогенность отношений между странами Центральной Азии приобретает перманентный и тотальный характер. Ситуацию никак не спасают подписанные многочисленные договоры о «партнерстве», имеющие откровенно искусственный характер. Из всех многочисленных попыток сформировать региональные площадки межгосударственных отношений фактически оказалась самой успешной Шанхайская организация сотрудничества, но и в ней не участвует Туркмения, и нет практически ни одного совместного многостороннего проекта, кроме Антитеррористического центра.
Рыхлость, неустойчивость внутрирегиональных связей время от времени приобретает характер геополитических разломов, центробежность которым задает влияние внешних коммуникаций различных для разных стран региона.
Сегодня Центральная Азия представляет собой пространство геополитической неопределенности и высоких конфликтогенных рисков с очевидно сырьевой геоэкономической специализацией, с высоким уровнем коррупции, бедности, социальной и межгосударственной напряженности.
При этом она является площадкой столкновения интересов различных центров силы, что усиливает риски, как внутреннего развития, так и межгосударственных отношений.
Новые вызовы
Но есть и важные изменения, которыми ознаменовано начало третьего десятилетия независимости государств Центральной Азии. Они обусловлены не логикой внутреннего развития или внутрирегиональных отношений, а связаны с реализаций на этом пространстве новых масштабных проектов других стран, прежде всего, России и Китая.
Новая геополитическая доктрина России начала этого века, очевидно, ориентирована на восстановление традиционных и утерянных в результате распада Советского Союза зон влияния. В качестве инструмента реализации этой доктрины выбрано создание Таможенного союза и затем единого экономического пространства.
Образование и расширение Таможенного союза, преобразование его в единое экономическое пространство для стран Центральной Азии сформировало, безусловно, целый ряд возможностей. Они обусловлены исторически сложившимися взаимосвязями товарных рынков и рынков труда. Можно, конечно, обсуждать достаточно несообразную природу этих рынков, но нельзя отрицать, что они существуют и играют большую роль в развитии экономик государств Центральной Азии.
При этом, хотя экономические выгоды для России весьма сомнительны, она получает мощные политические инструменты, и это подтверждает изначальную, подлинную подоплеку идеи Таможенного союза и единого экономического пространства.
Одновременно вот эта дисплазия геополитического проекта формирует множество рисков для стран-участников.
Не будем здесь обсуждать риски для России, хотя они не меньше, если не больше, чем для других стран. Что же касается центральноазиатских государств, то они сталкиваются уже, и будут дальше сталкиваться все больше, с целой армадой политических, экономических и других рисков.
К экономическим рискам следует, прежде всего, отнести несоразмерность экономик и связанные с этим процессы вымывания экономического потенциала более слабых, по сравнению с Россией стран. Это будет серьезно, и не в пользу центральноазиатских государств, влиять на распределение капиталов, инвестиций, технологий, структуру хозяйственной деятельности, национальные рынки труда.
Расчеты, например, показывают, что в ближайшие десятилетия трудовая миграция из Кыргызстана в сторону России возрастет вдвое. При, в общем-то, сопоставимом уровне оплаты труда, (не с Москвой, конечно, а с российскими регионами), в странах Центральной Азии ниже производительность труда. И это означает переток в сторону российских рынков из-за неконкурентоспособности даже тех немногих производств, которые у них есть сегодня и которые не связаны непосредственно с сырьевой базой (как металлургия, нефтехимия и тому подобное).
В общем виде это означает консервацию, и даже углубление сырьевого характера экономик стран Центральной Азии. В сочетании с несомненным, хотя и не столь значительным, как утверждают противники Таможенного союза, ростом цен, это приведет к негативному изменению структуры общества по уровню доходов.
В постсоветское время, несмотря на националистический ренессанс, ни одной из стран не удалось выйти из российского информационного пространства. В Кыргызстане даже корейские или турецкие сериалы идут на русском языке, не говоря уже о формировании содержания новостного контента. При этом даже если язык информационных каналов менялся на национальный, оставалось пророссийским их содержание. Именно потому в странах Центральной Азии практически не было языковых конфликтов подобных происходившим в Прибалтике или Украине. Все жители центральноазиатских стран получали российскую информационную пищу, даже если она была на их национальном языке. В этом смысле никакого национального информационного суверенитета не было, и нет. Интеграционные процессы, связанные с Таможенным союзом, в еще большей степени закрепляют это.
Помимо отмеченных, существует еще немало и других очень серьезных факторов риска, формируемых «новой интеграцией», таких, например, как энергетическая зависимость или проблема трудовой миграции в Россию граждан стран Центральной Азии, внешнеполитические ограничения для стран-участников интеграционных процессов с Россией и так далее.
Другим мощнейшим обстоятельством, порождающим риски и угрозы, является вовлеченность стран Центральной Азии в реализацию новой китайской стратегии «Экономический пояс Шелкового пути».
Причем здесь есть как риски самого этого проекта, так и риски его конкурентности с российским.
Несмотря на демонстрацию партнерства, совместное членство в ШОС, и бесконечные выражения лояльности, конкурентный характер действий России и Китая в Центральной Азии очевиден.
Проблема заключается в двух обстоятельствах. Во-первых, речь идет о борьбе за контроль сырьевых источников, средств транспортировки нефти и газа, трансазиатских коммуникаций. Китаю удалось, несмотря на противодействие, решить вопросы о строительстве нефте- и газопроводов из Центральной Азии, что дало им существенно лучшие позиции в переговорах о поставках соответствующих российских ресурсов.
Пока несколько иная судьба у проекта строительства железной дороги из Китая в Европу, обходящей российскую территорию. Для Кыргызстана, через территорию которого должна проходить эта дорога, предложен другой проект – меридионального транспортного пути и это остановило, казалось бы, успешно продвигавшийся проект строительства дороги из Китая через Кыргызстан в Узбекистан и далее на запад.
Однако эта заминка может оказаться временной, если Китай учтет кыргызские интересы, связанные с соединением железнодорожным транспортным сообщением севера и юга страны, о чем, видимо, говорил в Шанхае президент Алмазбек Атамбаев.
Если говорить не о предполагаемых, а о реальных инвестициях, Китай сегодня является самым крупным инвестором в странах Центральной Азии. Впечатляющий по своим масштабам и амбициозности размах, который продемонстрировал китайский лидер во время своего прошлогоднего вояжа по странам региона, кардинальным образом меняет ситуацию, которая и до того стремительно разворачивалась в многочисленных китайских экономических проектах в странах Центральной Азии. Это можно было бы назвать китайским экономическим завоеванием Центральной Азии, но в китайской традиции и этике название было найдено более скромное: «Экономический пояс Шелкового пути». Нетрудно заметить, что этот пояс крепко обхватывает российское «подбрюшье». И это уже большая не столько экономическая, сколько политическая стратегия.
Но немало рисков ожидает страны региона и от реализации собственно самого китайского проекта. Прежде всего, придется все больше и больше иметь дело с проявлениями ресурсного национализма. А ресурсный национализм – одно из наиболее охотно и часто применяемых оружий во внутриполитической борьбе.
Не следует упускать и специфику китайско-центральноазиатского культурно-исторического стереотипа, в основе которого отнюдь не добрососедство и взаимная терпимость.
И наконец, Центральная Азия, особенно ее южная часть, и контролируемые китайскими бизнесом объекты в странах региона, непременно будут каналом и целью для антикитайских действий с использованием уйгурских сепаратистских групп и радикальных исламистов.
Понятно и то, что все страны региона делают сейчас в той или иной степени серьезности выводы, касающиеся собственной национальной безопасности.
Нельзя допустить того, чтобы Центральная Азия стала очередным очагом глобальных угроз. Это в интересах и стран региона, и всего мира.
Правила комментирования
comments powered by Disqus