Власти Узбекистана активно развивают связи как внутри региона Центральной Азии, так и со всем остальным миром. Но тема сотрудничества Ташкента с Пекином пока не попадает в особенный фокус внешнего и внутреннего дискурса, в отличие от политики Китая в других странах Центральной Азии.
В интервью CAAN Темур Умаров, китаист, эксперт по Центральной Азии, консультант Московского центра Карнеги, рассказывает о том, как реализуется узбекистанский трек инициативы «Пояс и Путь», приводит актуальные статистические данные о сотрудничестве между Узбекистаном и Китаем, а также рассуждает о безвизовом режиме и синофобии.
Как и все другие страны региона, Узбекистан стал сильнее сближаться с Китаем, а уровень его внешнего долга Пекину стал резко возрастать. Или это больше связано с новой политикой Шавката Мирзиеёва? Что Вы думаете по этому поводу? Есть ли данные по инвестициям Китая в Узбекистан и его долге?
Мне кажется, что с тех пор, как при президенте Шавкате Мирзиеёве Узбекистан стал открываться миру, то сближение произошло в принципе со всеми странами. Китай тут не исключение, хотя и занимает особое положение среди партнеров РУз, особенно в экономике.
Начнем с внешнего долга, который в целом по стране вырос с $13 млрд в 2016 году до $18,8 млрд в 2019 (+44,7% за 3 года). Из них Китаю в 2016 году были должны $2,9 млрд (22% всего долга), а в 2019 – $7,8 млрд (41%). Однако стоит оговориться, что открытых официальных данных по внешнему долгу Узбекистана с разбивкой по странам нет, ее не выкладывает ни комитет по статистике, ни ЦБ страны. Эти данные опираются на цифры Радио Азаттык и Council on Foreign Relations.
Вместе с долгом растет и объем инвестиций из КНР в Узбекистан. За все годы сотрудничества, по данным американского аналитического центра «Heritage Foundation», Китай вложил в Узбекистан $5,58 млрд. Однако центр не включает в список относительно мелкие инвестиционные проекты. С ними объем вложений составит почти $8 млрд, по заявлениям президента Мирзиеёва.
Интересно, что изменилась сфера, наиболее привлекательная для китайских инвесторов: если до 2016 года практически все инвестиционные предложения были сосредоточены в сельском хозяйстве, энергетике и транспортной сфере, то сейчас акцент сотрудничества – на строительстве недвижимости. Увеличивается количество предприятий с участием китайского капитала – их сегодня по разным данным от 700 до 1150, в основном сосредоточены в сферах легкой промышленности, переработки сельхозпродукции, оказании посреднических услуг.
Растет и объем торговли. Внешнеторговый оборот с 2016 года по 2018 вырос на 70%. С Китаем он вырос до $6,4 млрд в 2018 году. Китай стал торговым партнером №1 для Узбекистана – на него приходится 19% всего оборота (на 2-ом месте Россия с 16,9%).
Однако не стоит преувеличивать ситуацию и говорить об экономической монополии Китая в Узбекистане пока рано. Внешний долг Узбекистана перед КНР составляет 16% ВВП (и это по неофициальным источникам), в то время как аналогичные показатели Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана – 25%, 20% и 16,9% соответственно.
При взвешенной экономической политике Ташкента потенциал отношений с Китаем можно и дальше использовать для развития страны.
Недавно Узбекистан в сотрудничестве с КНР пошел дальше других центральноазиатских стран, объявив безвизовый режим до 7 дней с 2020 года. Как Вы думаете, надолго ли страны смогут сохранить подобную договоренность и к чему это приведет? Последуют ли другие страны ЦА этому примеру?
В этом вопросе я бы тоже не рассматривал отмену виз для китайских туристов вне контекста либерализации визовой политики Узбекистана. С 1 января 2020 года число стран, граждане которых могут приехать в Узбекистан без виз (на разные сроки от 5 до 60 дней), достигнет более семидесяти. Для граждан других стран достаточно получение электронной визы.
В 2018 году Узбекистан посетили более 30 тысяч китайских туристов, и думаю, с 2020 года число будет возрастать.
Туризм – важная отрасль, потенциал которой в РУз еще необходимо разрабатывать и разрабатывать. Китай для Узбекистана тут очень важная страна. В 2018 году Узбекистан посетили более 30 тысяч китайских туристов, и думаю, с 2020 года число будет возрастать.
Незначительные послабления требований для получения виз, кстати, были ранее сделаны и китайской стороной для узбекских бизнесменов и госслужащих. Если раньше им в обязательном порядке необходимо было предъявлять официальное приглашение от уполномоченного органа КНР, то теперь этого делать не требуется.
Вопрос упрощения визовых режимов с другими странами Центральной Азии довольно непростой. В Казахстане, где весь сентябрь бушевали антикитайские протесты, такого рода идея может вызвать очередную волну недовольства. Китайская сторона, по словам посла КНР в Казахстане Чжан Сяо (张霄), неоднократно предлагала Астане/Нур-Султану рассмотреть проект соглашения по облегчению туристических и коммерческих виз для граждан двух стран, но такие предложения игнорировались. Думаю, что Кыргызстан находится в схожем положении. В Таджикистане и так действует одна из самых простых схем с электронными визами для граждан КНР, а Туркменистан в плане визовой политики – отдельная тема.
Может ли усиление сотрудничества Ташкента с Пекином привести к антикитайским настроениям, как в Казахстане и Кыргызстане? Насколько эффективно реализуется мягкая сила Китая в Руз, чтоб стать мерой профилактики синофобии?
Я не думаю, что в обозримом будущем мы увидим всплеск антикитайских настроений в Узбекистане. В странах, где синофобия выводит людей на улицы (Казахстан, Кыргызстан), существующие проблемы с Китаем подогреваются еще и новостями о преследовании мусульман в Синьцзян-Уйгурском автономном регионе.
В отличие от Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана, РУз не имеет общей границы с Китаем
Для Узбекистана, однако, эта тема не настолько щепетильна, по нескольким причинам. Во-первых, в отличие от Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана, РУз не имеет общей границы с Китаем. Во-вторых, в Китае проживает относительно немного этнических узбеков – около 10 тысяч, по данным переписи населения КНР за 2010 год (в то время как таджиков – 50 тысяч, киргизов – 180 тысяч, казахов – 1,5 млн). В-третьих, то же самое касается уйгурского населения в странах Центральной Азии: в Казахстане их 224 тысячи (по данным переписи 2009 года), в Кыргызстане – 70 тысяч, а в Узбекистане около 19,5 тысяч.
И если в соседних Кыргызстане и Казахстане случаев пропажи родственников и даже граждан стран Центральной Азии в Китае довольно много, то в Узбекистане об этом ничего не слышно. Единичные истории все же есть, но они подвергаются негласной цензуре.
К тому же в Узбекистане не было случаев межнациональных конфликтов с участием китайцев, которые получили широкую огласку. Тем более, в стране не было антикитайских митингов, да и вообще протесты – крайне редкая форма выражения недовольства узбекским населением.
Однако это не значит, что нет потенциала для развития синофобии в обществе. Ташкенту необходимо продолжать балансировать между различными внешними силами в регионе, чтобы не впасть в большую зависимость от одного из партнеров.
Для профилактики антикитайских настроений также необходимо развивать узбекскую китаистику, выращивать настоящих экспертов, мыслящих вне стереотипов и пропаганды. Объективно говоря, по сей день о новых именах узбекской китаистики практически ничего не слышно.
Без реально разбирающегося в современном Китае экспертного сообщества невозможно конструировать адекватную внешнюю политику по отношению к этой стране. Пока все что у нас есть – два института Конфуция и увеличивающееся число учащихся по китайским грантам студентов. Это хороший тренд, однако без своей школы через несколько лет Узбекистан получит экспертов, не способных к объективному анализу, а лишь транслирующих позицию той страны, которая и дала собственно знания о самой себе.
Случались ли в Узбекистане какие-либо громкие коррупционные скандалы, связанные с китайскими инвестициями?
Нет, громких скандалов как с модернизацией Бишкекского ТЭЦ, например, не было. Но это не значит, что китайский бизнес не прибегал к коррупции, чтобы работать в стране – всем известно, что без этого развивать бизнес в стране было невозможно.
Проект по расследованию коррупции и организованной преступности (OCCRP) публиковали доклад о том, как китайский телекоммуникационный гигант Huawei переводил средства на офшорную компанию Revi Holdings Гульнары Каримовой (дочери первого президента Узбекистана Ислама Каримова). Однако это не привело к скандалу, в свое время такая ситуация была в порядке вещей.
Huawei присутствует на рынке страны с 1999 года, на базе оборудования компании была построена вся инфраструктура сотового оператора «Уздунробита» (контрольный пакет акций принадлежал Каримовой). Но услугами китайской компании пользовались и другие операторы, и пользуются до сих пор.
Какие проекты реализует Узбекистан под эгидой инициативы “Пояс и путь”? Судя по тому, что Ташкент готов выделить инвестиции Кыргызстану, Узбекистан стремится форсировать договоренности по железной дороге между Узбекистаном и Кыргызстаном. Удастся ли сторонам в среднесрочной перспективе договориться? В чем особая заинтересованность Ташкента в этом проекте?
На самом деле, если посмотреть на список проектов, в которых есть китайские инвестиции, то с октября 2013 года все проекты в СНГ идут под зонтиком инициативы «Пояса и пути». Конечно, Узбекистан радостно стал участником инициативы, ведь страна на самом деле об этом давно мечтала – на идее возрождения величия Узбекистана частично построена национальная идеология страны. Я даже помню, в моей школе в Самарканде висела картина «Шелковый путь XXI века», где караван верблюдов из прошлого превращался в футуристический скоростной поезд.
То есть идея Китая возродить Великий Шелковый путь пришлась как раз кстати. Тем более учитывая географическое положение Узбекистана – ему буквально суждено стать связующим звеном в регионе, ведь Узбекистан граничит со всеми другими «-станами». Администрация Мирзиеёва, кстати, активно использует это во всей этой идее с интеграцией Центральной Азии. Короче говоря, все совместные проекты с Китаем сейчас – часть «Пояса и пути», и даже те, что были начаты до объявления китайской инициативы, тоже.
Насчет планов о железной дороге, Кыргызстан и Узбекистан строят ее еще с середины 90-х. И как известно, пока ничего по этому направлению сделано не было, однако Узбекистан в последние годы не раз демонстрировал свою заинтересованность в этом проекте. В случае, если страны действительно решат провести коридор «Китай – Кыргызстан – Узбекистан», то это будет хорошим толчком в развитии стран, особенно для Кыргызстана. И в идеале такая железная дорога будет выгодна и странам Европы и Ближнего Востока – расстояние сократится на 900 километров, время доставки грузов — на семь-восемь дней.
Как развивается военно-политическое сотрудничество между Китаем и Узбекистаном? Существуют ли какие-либо объективные риски для Ташкента в тесном сближении с Пекином?
Первый президент Узбекистана сделал балансирование между мировыми державами основой внешнеполитической стратегии страны. Это позволяло стране быть независимой и иметь подушку безопасности в случаях ухудшения отношений с какой-нибудь одной страной. Как раньше руководство Узбекистана держало Китай на некотором расстоянии, так и сейчас не бросается в его объятия. Особенно осторожно Узбекистан действует в военно-стратегической сфере. По крайней мере никаких сигналов обратному поведению в ближайшей перспективе нет.
Узбекистан, по данным Стокгольмского института исследования проблем мира (SIPRI), лишь в 2014 году закупил у КНР 5 разведывательно-ударных беспилотных летательных аппарата, а также недавно была информация в СМИ о покупке китайских минометов. Другие источники военной техники и оружия РУз – США, Турция, Испания, Франция. Узбекистан периодически участвуют как в многосторонних военных учениях с Китаем (например, «Центр-2019»), так и в двусторонних – «Сотрудничество-2019». Армии стран обмениваются опытом, офицеры узбекских ВС проходят обучение в Китае. Пока никаких предпосылок излишнего сближения, на мой взгляд, нет.
Но риски есть всегда, и необходимо их обсуждать, чтобы быть готовыми к любой ситуации. Я бы с точки зрения рисков сейчас больше внимания обратил на сотрудничество стран в сфере технологий и мягкой инфраструктуры, особенно после новостей о том, что китайские компании будут внедрять системы «Безопасного города» в регионах Узбекистана. Не хочу быть алармистом, но активное использование искусственного интеллекта, больших данных и современных технологий для конструирования систем социального кредита в самом Китае – уже не новость.
Правила комментирования
comments powered by Disqus