Два события последнего времени серьезно изменили карту разноуровневой конфликтогенности Центральной Азии: приход к власти в Кабуле движения «Талибан» в августе 2021 года и январские события нового года в Казахстане, включая и первую в истории миротворческую миссию ОДКБ. И на этом фоне как бы в тени происходили и происходят с конца ноября не менее важные события в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана, а также пограничная война между Кыргызстаном и Таджикистаном в Ферганской долине, пишет Александр Князев в своей статье опубликованной в «Независимой газете».
Конфликт между населением ГБАО и центральной республиканской властью в Душанбе имеет большую историю, начальной точкой которой можно, вероятно, считать распад СССР. Уровень гражданской активности населения на Памире всегда был и остается высок, и это обстоятельство не может устраивать руководство Таджикистана, последовательно монополизирующее все политическое пространство в республике.
«Ансарулла», «батальоны смертников» или … что угрожает Центральной Азии?
Практически все силовые акции руководства Таджикистана в последние годы в Горном Бадахшане, интерпретируемые обычно как антикриминальные, имеют в той или иной степени политическую подоплеку, направлены на устранение действующих, а все чаще – просто потенциальных оппонентов власти.
В ГБАО эта ситуация усугубляется еще и стремлением населения и местной элиты к действительной, а неформальной автономности в составе Таджикистана.
Этот продолжительный конфликтный процесс социально-политического характера усугубляется и спецификой Горного Бадахшана с точки зрения экономической. Очень сложный для жизни климат и тяжелый горный рельеф, сложности коммуникации, ограниченные местные ресурсы – все это обуславливало особое внимание к региону во времена Советского Союза: он полностью дотировался.
После распада СССР центральная власть Таджикистана такого внимания региону не уделяла. Горный Бадахшан превратился в самый бедный регион Республики Таджикистан.
Силовые акции в отношении социальной активности, часто – с человеческими жертвами, в ГБАО происходят регулярно, а в условиях современных информационных противостояний создают весьма своеобразные интерпретации. Вообще с ноября прошлого года население региона живет в постоянном напряжении в ожидании очередной военной операции.
В этой атмосфере появляются такие вот, например, сообщения: «источники в Хороге предполагают, что в ГБАО сегодня находятся бойцы спецназа внутренних войск Белоруссии. И напоминают, что заместителем командующего ВВ МВД Республики Беларусь является этнический таджик - полковник Хазалбек Атабеков».
Подобные сообщения, широко гуляющие по памирским интернет-сообществам, не просто нагнетают общую обстановку, но серьезно влияют и на состояние умов – в ситуации неадекватности действий правительственной стороны и общей затянувшейся неопределенности.
Участие миссии ОДКБ в казахстанских событиях создало прецедент: теперь руководство стран-участниц может воспользоваться данным прецедентом для разрешения не только внешних, но и внутриполитических вызовов. Достаточно будет связать выступающие против них оппозиционные группы с какими-либо внешними факторами или угрозами.
Близость афганской границы создает в этой ситуации для руководства Таджикистана широкие возможности для формирования тактически выгодных интерпретаций.
С другой стороны, информационные вбросы такого рода, как «белорусский спецназ в ГБАО», уже заранее формируют предубеждение и соответственно негативное отношение к той же ОДКБ, и в первую очередь, конечно, не к Беларуси, а к России.
Вообще говорить об обстановке в Таджикистане, не упомянув близость границы с Афганистаном, становится уже как-то не очень комильфо, однако существует и другой – возможно, содержащий еще больше угроз и рисков – участок границы. С Кыргызстаном, где также уже десятки лет периодически происходят конфликты, с каждым разом все более тяжелые.
Со стороны вооруженных сил обеих, в общем-то союзных в рамках ОДКБ, республик уже нормой становится применение бронетехники, артиллерии, авиации, сейчас и Бишкек, и Душанбе активно осваивают и использование в этой войне такой инновации, как беспилотники.
В своем пограничном конфликте киргизская и таджикская стороны при каждом очередном инциденте уже десятилетиями зациклены на вопросе «кто виноват», и чаще всего в его версии, уместной скорее для детского сада, – «кто первый начал». Вопрос более уместный, если действительно стремиться к конструктивности, – «что делать», – этот вопрос сторонами в реальности даже не рассматривается.
Во время очередной подобной пограничной войны в 2020 году и Душанбе, и Бишкек отказались от предложенного Россией посредничества. И все последующее время риторика сторон показывает растущую готовность обеих сторон к установлению некоего статус-кво силовыми методами.
На этом фоне в регионе конфликта с обеих сторон происходит и рост потенциалов религиозно-экстремистского подполья, разница лишь в том, что на таджикской стороне преобладает активность известной экстремистской партии «Хизб ут-Тахрир» (запрещена в России) и ряда салафитских сект, с кыргызской же стороны радикалов возглавляет не менее известное движение «Таблиги Джамаат», запрещенное во всех странах региона и в России, но легально действующее в Кыргызстане.
К слову, одно из ответвлений этого движения – «Йакын Инкар» – в Казахстане было зафиксировано как именно террористический сегмент тамошних январских событий.
Литература запрещенной религиозно-экстремисткой организации «Хизб ут-Тахрир»
Казахстанские события безусловно во многом проецируются на все страны региона, не ограничиваясь только собственно казахстанской проблематикой. Руководство РК пока никак не подтверждает свои декларации о международном участии в беспорядках, квалифицируемых как попытка государственного переворота и акт международного терроризма. Но априори легко предположить, в частности, некий элемент участия в событиях граждан любой из стран Центральной Азии.
Религиозно-экстремистское подполье имеет трансграничный характер, и в условиях относительно прозрачных границ его возможности взаимодействия между страновыми сегментами достаточно велики. Неслучайно, наверное, в ходе проведения антитеррористической операции в Алма-Ате немало вооруженных террористических групп пытались уйти с казахстанской территории в Кыргызстан.
Слабость государственных структур в сочетании с наиболее либеральной в регионе политикой в неформальной религиозной сфере делают КР удобной площадкой для такого рода транснациональных субъектов.
В Узбекистане как прошлогодние события с взятием Кабула движением талибов, так и казахстанские события января вызвали колоссальный всплеск солидарной активности радикального подполья. В узбекскоязычных интернет-сообществах царил ажиотаж, включающий в себя обязательный компонент антироссийской (проецируя ОДКБ на Россию) направленности.
Возможно, в общей массе населения количество радикально настроенных молодых людей некритично, тем не менее резкий рост их численности, который фиксируется в социальных сетях в последнее время, не может не вызывать озабоченности.
Беспокоящей негативной тенденцией является постепенное сближение позиций крайних этнических националистов и религиозных радикалов, и, по мнению ряда местных экспертов, государственным структурам пока не удается найти эффективные инструменты противостояния наступлению исламистской идеологии.
Отвечая на вопрос о возможностях радикалов в Узбекистане на некое повторение из последнего казахстанского опыта, легко ответить утвердительно. Религиозно-экстремистский потенциал в РУз, возможно, наиболее высок в регионе, существуя, естественно, преимущественно в латентной форме.
Новейшая туркменская политика специфична. Важно отметить, что, как и в Таджикистане, одним из высококонфликтогенных процессов является подготовка к транзиту власти: в этих двух случаях – от отцов-президентов к сыновьям. Свежий казахстанский опыт транзита должен, вероятно, быть проанализирован и в Ашхабаде.
Даже небольшой обзор конфликтных зон и тенденций в странах региона перманентно свидетельствует об их преимущественно внутреннем происхождении. Тем не менее в любых разговорах о безопасности и стабильности Центральной Азии традиционно возникает и приобретший какой-то почти сакральный характер «афганский дискурс».
Ситуация в Афганистане после прихода к власти движения талибов может быть охарактеризована как долговременная неопределенность. А большой список «антиталибских» советов и фронтов способен стать важным фактором дестабилизации и эскалации военной составляющей афганского конфликта в случае серьезной материальной и политической поддержки от внешних акторов.
В этом случае – и это, возможно, проявится уже весной – афганский конфликт ожидает новый этап эскалации, который будет не самым лучшим фоном для процессов в сфере безопасности стран Центральной Азии.
