Разговоры по поводу возможного проникновения талибов и других радикальных групп на территорию Средней Азии после вывода оттуда войск коалиции начались шесть лет назад, когда президент США Барак Обама принял решение ввести дополнительные войска, прежде чем покинуть Афганистан в 2014 году. Недавно срок окончательного вывода был перенесен на январь 2017 года, то есть на дату, когда у Обамы закончатся президентские полномочия. В связи с известиями о появлении боевиков в северных провинциях Афганистана споры об опасности для стран Центральной Азии возобновились с новой силой.
Сложные геополитические процессы, происходящие в Южной и Центральной Азии, недостаток объективной информации, конфликтующие политические интересы тех, кто стоит за экспертами, а также давление исторических стереотипов и предрассудков привели к тому, что оценки опасности, исходящей от Афганистана, сильно разнятся. Постараемся разобраться в них. Начнем с краткого исторического экскурса.
Из прошлого трансграничных инцидентов между Таджикистаном и Афганистаном
Мусульмане всегда считали почетной обязанностью оказывать содействие единоверцам вне зависимости от места их проживания, будь то Бухара, Босния, Афганистан или Китай, потому что канонический ислам не признает территорий, государственных границ, культурных и языковых границ и вообще государств в современном их виде. Именно поэтому (пан)исламская солидарность и трансграничное проникновение имели место в периоды дестабилизации и ослабления государственных «скреп» по обе стороны Амударьи, которую русские и англичане сделали границей между своими подконтрольными территориями - Бухарой и Афганистаном - более ста лет тому назад. На протяжении 20-го века таких случаев было несколько.
В 1920-х годах Афганистан стал домом для полумиллиона жителей Средней Азии, несогласных с Советской властью. В свою очередь, афганцы выражали сочувствие своим единоверцам, боровшимся против большевиков по ту сторону реки. Во время антисоветского восстания в Восточной Бухаре под руководством турецкого генерала Энвера Паши, зимой и весной 1922 г., группа добровольцев Пандшера во главе с ХабибуллойКалакани (известным также как БачаиСако), отправилась в Душанбе для участия в войне против Красной Армии. После протестов советской стороны, отряд из 300 афганских добровольцев был отозван эмиром Амануллой, который нуждался в поддержке Советской России в своем противостоянии с Англией. Однако «предательство» Амануллой исламских идеалов вскоре станет одной из причин его падения. В январе 1929 г. власть Амануллы пала, и перешла в руки того самого таджика Хабибуллы-БачаиСако, который позиционировал себя как амир-ал-муслимин, то есть правитель мусульман вообще, а не племенной вождь и правитель (только) афганцев. Придя к власти в Кабуле, он обещал совершить поход в Индию, освободить Среднюю Азию от большевиков, и если надо дойти до Маскав (Москвы). На деле же его 9-месячное правление обернулось хаосом.
В апреле 1929 г., воспользовавшись безвластьем в Афганистане, беглый басмач ФузайлМаксум, скрывавшийся в Афганистане с 5-6 сторонниками, среди которых был русский казак Пименов, вторгся в советский Калаихумб. Ему удалось привлечь на свою сторону около 500 своих земляков, в том числе представителей власти, казнить с их помощью несколько сторонников Советской власти и разграбить магазины и склады. Население Дарваза, Тавильдары и Гарма не поддержало, но и не восстало против Фузайла. Оно заняло нейтральную позицию или просто ушло в горы - переждать. Сопротивление Фузайлу оказали 2 добровольческих отряда, составленных из командированных сюда советских работников - русских и таджиков - жизни которых угрожала смертельная опасность. Отряд добровольцев из 18 бойцов под командованием служащего Госбанка, бывшего белого офицера Гутовского погиб, отражая атаку «джихадистов» в бою у кишлака Нимич 21 апреля. Но главный удар был нанесен под Гармом красным десантом под командованием Т. Т.Шапкина и А. Т. Федина.
В ноябре 1929 г. БачаиСако был разбит в ходе военной экспедиции снаряженной на деньги англичан. Новый король Надиршах покончил с безвластием, восстановил порядок в стране, помирился с муллами и ахундами, и запретил кому бы то ни было вмешиваться в дела северных соседей. А к 1934 г. граница была вовсе закрыта на замок с советской стороны, тем самым, положив конец контактам между общинами по обе стороны границы. Москва также взяла на себя монополию во внешней политике, и республики Средней Азии были лишены права общаться с афганцами и индусами без санкции Кремля. Над Амударьей был опущен железный занавес.
Второй шанс для возможного проникновения с афганской стороны возник в разгар советско-афганской войны. В 1985 г. на совещании мождахедских групп в Пешаваре афганцы обещали американцам и пакистанцам «освободить» Среднюю Азию после изгнания Советской армии из Афганистана. Однако до прямого вторжения на советскую территорию не дошло, и дело ограничилось единичным обстрелом войсками Гульбеддина Хикматьяра таджикских приграничных селений в марте 1987 г. Советский Союз хоть и переживал последние годы своей жизни, но был все еще силен, и граница оставалась под надежной охраной.
Третий случай религиозно мотивированного, трансграничного, негосударственного взаимодействия произошел во время таджикской гражданской войны 1992-1997 гг., которая показала явную тенденцию к интернационализации. Делегаты из Узбекистана, Афганистана, Северного Кавказа были замечены среди демонстрантов на площадях Душанбе. Позже некоторые из них влились в «джихад» против правительства Душанбе.
Оружие из Афганистана и складов Советской Армии превратили конфликт в кровавый хаос. Однако масштабы вмешательства, как и в 1922 и 1929 гг. были ограниченными, в основном из-за позиции официального Кабула. В 1992-1996 гг. правительство этой страны возглавлял бадахшанский таджик, пионер политического ислама в Афганистане, Бурхануддин Раббани. Военным министром у него был пандшерецАхмадшахМасуд, такой же последователь пиров ДахбедаСамарканди. Северный Альянс Масуда получал российскую военную помощь для борьбы против талибов, захвативших Кабул в 1996 г.
Помощь шла из Таджикистана. Именно это обстоятельство одержало верх над соблазном афганцев разыграть национальную карту, попытавшись продвигать трансграничный таджикский национализм или поставить на панисламизм и исламскую солидарность. Моджахеды Северного Альянса, бывшие враги «неверного» СССР, стремились сохранить русскую поддержку. Им нужен был стабильный Таджикистан для того чтобы получать оттуда оружие, залечивать там раны и далее успешно бороться за удержание доминирования своей партии в Афганистане, как унитарном национальном государстве.
При талибах (1996-2001), Афганистан принял немало боевиков из Средней Азии, Кашмира, Западного Китая, Северного Кавказа и других регионов мира. Крупнейшей неафганской джихадистской группировкой стала ИДУ. Талибам не было, и нет дела до свержения режима Каримова, и тем более до идеи «Туркестана». Они нуждались лишь в военной силе ИДУ для борьбы против войск коалиции и правительства Афганистана. В 2001 Мулла Умар даже назначил Джуму Намангани заместителем министра обороны своего правительства. Даже после того, как войска коалиции в конце 2001 г. нанесли сильное поражение талибам, МуллоУмару удавалось контролировать иностранные джихадистские группировки. Убеждением и угрозами он смог обеспечивать приоритет афганского джихада над абстрактным экстра-территориальным «мировым джихадом».
Мир в Таджикистане был нарушен весной 2009 г., когда бывший командир таджикской оппозиции Мулло Абдулло (Рахимов) появился в Тавильдаре. В свое время этот бывший командир ОТО отказался принять мирное соглашение 1997 г., бежал в Афганистан и далее в зону племен на границе с Пакистаном. Его возвращение в мае 2009 г. Таджикистан вызвало панику.
Это был четвертый по счету заметный трансграничный инцидент с участием Афганистана.
Мулло Абдулло пытался установить контакт с властями и бывшими соратниками по оппозиции. Однако ни власти, ни его бывшие братья по оружию не были заинтересованы в диалоге. К 2009 г. бывшие полевые командиры ОТО или находились в заключении, или вошли в правительство Рахмона. Правительству удалось тогда предотвратить крупномасштабный кризис путем сочетания переговоров и применения силы. Однако, в августе следующего 2010 г. произошло еще одно тревожное событие - побег заключенных - бывших боевиков, в том числе кавказцев и афганцев, из СИЗО в столице, а потом случился подрыв смертника в Худжанде. Все это, казалось, говорило в пользу прогноза о прямом воздействии конфликта в Афганистане-Пакистане на Среднюю Азию. Однако, ситуация и на этот раз была разрешена действиями таджикского правительства, без вмешательства со стороны.
Помимо указанных случаев прорывов на таджикско-афганской границе, в июле 2012 г. в Хороге была проведена масштабная спецоперация таджикских правительственных сил против бадахшанских «командиров», которые были замешаны в убийстве генерала А. Назарова. В операции, которую можно было наблюдать невооруженным взглядом с афганской стороны, участвовало почти 3 тысячи бойцов. Убито было около 44 человека с обеих сторон. В ее ходе было арестовано несколько афганских граждан.
Прошло еще пару лет и, судя по сообщениям СМИ, на границе с Таджикистаном стали замечать скопления боевиков, в том числе узбеков и таджиков, предположительно перебравшихся сюда из Вазиристана – непризнанного ИГ на границе с Пакистаном. Стали поговаривать о том, что «боевые действия могут вспыхнуть практически в любой момент». Так ли это?
Предпосылок нет
Для того чтобы найти правильный ответ зададимся сначала вопросом: какие «спусковые крючки» могут привести в действие механизм проникновения джихадизма в Среднюю Азию? На наш взгляд, для этого нужны следующие предварительные условия:
1. Наличие местных джихадистских организаций, работающих под руководством, или в духе Аль-Каиды. Аль-Каида и подобные ей джихадистские группы представляют собой движение различных насильственных салафитских группировок мусульман-суннитов всех рас и культур под единым флагом джихада. Джихадисты не разбираются в местной политике, отрицают народные традиции и локальные ценности и выступают за объединение мусульман-единомышленников на руинах «старого мира». Их следует отличать от легально действующих представителей политического ислама и местных протестных движений, в том числе талибов, которые являются последователями очень строгого кодекса пуштунвали (традиционного права) и не имеют международной стратегии.
2. Наличие территорий, не находящихся под контролем государства могущих стать ядром, вокруг которого можно возводить «исламское государство».
3.Наличие протестной мобилизации для военного джихада с целью построения ИГ и отвергающей альянсы с национально-демократическими и национально-исламистскими партиями и движениями.
4. Наличие трансграничных этнических групп («братьев за рекой»), которые могут стать переносчиками радикальной идеологии из одной страны в другую.
5. Наличие западной помощи, оказываемой местным режимам, которые ограничивают религиозную свободу и притесняют местные исламистские группы. Для «джихада» нужна растиражированная картинка в СМИ и интернете того, что «ислам в опасности».
Беглого взгляда на приведенный выше перечень достаточно, чтобы усомнится в наличии предпосылок для успешного экспорта «джихадизма» в нашу страну. Призывы присоединиться к ИГ, во всяком случае, в кратковременной перспективе, не имеют не шансов на успех. Нет у нас своих талибов, нет радикального протеста против Запада и местных режимов, поддержавших международную коалицию и США в Афганистане. Нет территорий, которые не контролируются правительством. И у нас, и у наших мусульманских соседей по СНГ не предпринимается попыток ввести шариатские законы. Правда, есть Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), которая ведет нелегкий диалог со светским правительством, не выходяза рамки закона и не заикаясь о создании ИГ.
Со времени развала Союза прошло почти четверть века, но ни одной попытки пересмотра искусственных границ, проведенных русскими, англичанами и Советской властью, не предпринималось. Не стерт из памяти мощный пласт советской ментальности с ее гражданской культурой нетерпимости к несанкционированному вооруженному насилию, а также хранению, ношению и применению оружия частными лицами.
Советский период прервал нашу историческую память и отрезал ее от исламского прошлого. Никто не вспоминает о ханах и не мечтает восстановить эмират. В памяти преобладают советские воспоминания и ценности. Давайте напомним себе, что мусульманская Средняя Азия была на стороне СССР в войне с Афганистаном. Среднеазиаты все еще празднуют День Победы и не воспринимают советское прошлое, как период нещадной эксплуатации и национального унижения, за которые следует отомстить.
Встречающиеся антироссийские настроения умеренны и не имеют ничего общего с национальной враждой или религиозным фанатизмом. Скорее, они являют собой реакцию на убывающее русское влияние и непопулярные внешнеполитические шаги правительства Российской Федерации и являются частью общей дискуссии, развернувшейся в пространстве бывшего СССР. Постепенный отход от России и «советскости» неизбежен, так как вступает в пору зрелости население, родившееся после развала Союза. Равным образом в России подрастает поколение, которое, в отличие от своих отцов и дедов, не видит в таджиках, узбеках и киргизах соотечественников и братьев. Как следствие, независимые центрально-азиатские нации постепенно раздвигают горизонты своей культурной идентичности и приоритеты внешней политики, что неминуемо ослабляет их связи с советским и русским прошлым.
Тем не менее, с Россией или без нее, Центральная Азия в краткосрочной и, надеюсь, в среднесрочной перспективе будет двигаться в направлении модернизации, индустриализации и секуляризма, заданном в советском прошлом. Это направление, впрочем, вовсе не навязанное насильно, а имеет свои исторические корни в идеологии бухарского джадидизма.
Опасения религиозного радикализма и насилия исходящие из Южной Азии кроятся во многом в политической культуре северных соседей Афганистана, сформировавшейся в годы Советской власти, в частности во время борьбы с басмачеством и Советско-Афганской войны. Обобщенный образ бородатого басмача-душмана-моджахеда-талиба-джихадиста, как иррационального насильника и абсолютного злодея, существующего в другом, отличном от нашего, мире создавался, поддерживался и укреплялся, в том числе, нашими страхами, предрассудками и навязанными доктринами. Он тиражировался многочисленными научными публикациями, учебными программами, фильмами и художественными произведениями.
Что делать?
Важность усиления военной мощи и укрепления границ трудно отрицать. Но одного военного компонента недостаточно. Отказ от парадигмы противостояния, переход от войны к миру, избавление от этого капкана, поставленного на берегу Амударьи Англией и Россией, и в который мы попали более ста лет назад, потребует немало усилий. Пока же не видно, чтобы внутренние и внешние игроки, перебрасывающие мяч друг другу на этом поле, отказалась бы от видения границы с Афганистаном как линии противостояния между Западом и Востоком, цивилизованностью и дикостью. От навязанного нам стереотипа, что мы должны опасаться соседей, и только внешние игроки способны обеспечить стабильность региона.
Влияние внешних игроков все еще сильно, но также сильна тенденция превращения государств Центральной Азии и Афганистана в самостоятельных субъектов международных отношений. На мой взгляд, именно это, то есть усиление субъектности, понимаемой как развитие народовластия и независимости - нашей собственной и наших соседей с юга - является верным путем к оздоровлению региона. За годы изоляции Центральной Азии от Южной, возникло немало недоверия и неприязни, мифов и предрассудков, от которых нам предстоит избавиться. Другой путь – опустить снова железный занавес над Амударьей – нереален и потребует огромных затрат. Пока, к сожалению, голосов простых таджиков, узбеков и афганцев долгие годы живших в мире и добрососедстве, не слышно. Они или слишком слабы или просто заглушаются тревожными заголовками СМИ и истеричными криками «талибы идут»!
Репрессивные меры против населения под предлогом борьбы с ИДУ, ИГ и других джихадистких групп способны вызвать обратный эффект и материализовать те угрозы, которые власти хотели предотвратить. У нас очень много «спусковых крючков», таких как бедность, безработица, коррупция и пр., которые могут способствовать росту радикализма, терроризма и насилия. Чувство разочарования, отчаяния, неопределенности и потеря надежды на позитивные изменения в ближайшем будущем могут лишь подтолкнуть население к ИГ.
В целом, радикализация и проникновение религиозно мотивированных насильственных настроений и действий представляют для нас скорее потенциальную, чем реальную и непосредственную угрозу. Последние насильственные действия в нашем регионе не связаны напрямую с событиями в Афганистане и Пакистане. Они отражают местные ссоры и конфликты. Большинство центрально-азиатских государств, а также Россия преувеличивают «афганскую угрозу», для того чтобы оправдать наращивание мускулов и для отражения общей опасности преимущественно военным и репрессивным путем, а также для оправдания собственных неудач во внутренней и внешней политике и получения внешней помощи, которая, судя по продолжающимся тревожным новостям, ожидаемого эффекта не приносит.
Правила комментирования
comments powered by Disqus