В январе 2017 года в журнале Harvard International Review вышла статья о проблемах водоснабжения в Центральной Азии. Ее автор - ассоциированный научный сотрудник лондонской Школы восточных и африканских исследований (SOAS), историк и социолог Алишер Ильхамов. Он считает, что главная причина водных проблем в постсоветской Центральной Азии - нездоровый климат межгосударственных отношений на региональном уровне. Мы предлагаем заинтересованным читателям сокращенный перевод этой работы на русский язык.
Не так давно, в 2016 году, Всемирный институт ресурсов опубликовал любопытную карту под названием «Пострановой водный стресс» (Water Stress by Country), показывающую в сравнительной перспективе недостаток пресной воды, испытываемый странами мира. Эта карта четко обозначает Монголо-Аравийский пояс повышенного водного стресса, куда помимо Монголии, Афганистана, Ирана, Пакистана и Аравийского полуострова входит и Центральная Азия (эта зона на карте выделена темно-красным цветом). С учетом ряда факторов можно утверждать, что эти страны находятся в зоне нарастающего, но уже ощутимого кризиса нехватки пресной воды.
Однако грядущая нехватка пресной воды является только частью более широкой проблемы нехватки водных ресурсов в регионе Центральной Азии. Сюда входит также нехватка поливной воды для земледелия, загрязнение двух главных водных артерий стоками от полива земель, с повышенным содержанием солей и агрохимикатов, широко используемых в сельском хозяйстве и, как результат, социально-экономический кризис районов, находящихся в низовьях стока двух главных рек региона, Аму-Дарьи и Сыр- Дарьи. Следствием этой проблемы является также низкое качество жизни населения в районах низовья, вынужденного потреблять вредную для здоровья воду повышенного содержания солей. Хотя пока питьевой воды хватает, те, кто бывал скажем в Ургенче, Нукусе или Бухаре, могут подтвердить, какого отвратительного вкуса там вода из крана. Водопроводная вода плохого качества даже в Фергане. Это во многом потому что сброс из ирригационных систем после промывки от солей и орошения нещадно эксплуатируемых сельскохозяйственных земель идет обратно в две основные реки региона, неся в эти реки накопившиеся на полях соли, а также остатки от всякого рода агрохимикатов.
Проблемы и решения на национальном уровне
Долгосрочное решение проблемы водоснабжения в регионе во многом зависит и от внутренних факторов. Я бы назвал по крайне мере три такие фундаментальные проблемы, которые могут быть решены только на национальном уровне.
Первая проблема – это повышенная потребность в водных ресурсах, связанная с доминированием сельского хозяйства в структуре производства стран региона (исключение – Казахстан). Это происходит из-за недостатка институциональных условий для развития промышленности и сферы услуг. Такая отраслевая пропорция экономики консервирует высокий удельный вес потребления воды на нужды сельского хозяйства. По оценкам экспертов, на эти нужды уходит 91.3% водных ресурсов, в то время как на нужды населения – всего 4.4%, а промышленности – 4.3%. В рамках же сельского хозяйства львиная доля расходов воды приходится на ирригацию. Так, согласно узбекскому эксперту Арустану Жолдасову, в ирригационных сетях Узбекистана теряется до 50% водных ресурсов.
Тут видится два пути выход из этой ситуации – рационализация развития самого сельского хозяйства, а также повышение доли и роли «городских» сфер производства, промышленности и сферы услуг. Но как вы сможете рационализировать сельско-хозяйственное производство, если фермеров в Узбекистане облагают принудительными квотами и обирают до последней нитки посредством ножницы цен? Откуда у фермера возьмутся средства и желание применять водосберегающие и прочие новейшие технологии сельскохозяйственного производства, если на него постоянно взваливают непосильные и обязательные к исполнению планы сдачи хлопка без учета деградации и соленизации почв, то откуда появится стимул соблюдать современную агрономическую науку, проводить ротацию урожаев, отводить земли под пары и, тем самым, снижать общий объем потребления воды? Эти вопросы остаются на сегодняшний день риторическими.
Решением также было бы ускорение процесса урбанизации, для чего нужны новые рабочие места в промышленности и сфере услуг, то в свою очередь значительно снимет нагрузку на имеющиеся водные ресурсы. Но здесь вопросы возникают к самой стратегии экономического развития и механизмам их осуществления. Если в Узбекистане и Туркменистане до сих пор сохраняется ручное, то есть директивно-командное управление целыми отраслями, если бизнес не защищен от административного произвола властей всех уровней, то о каком развитии «городской» экономики в целом может идти речь?
Вторая проблема тесно связана с первой - это все еще сохраняемая высокая рождаемость в регионе, что естественным и пропорциональным образом повышает совокупную потребность в пресной воде. Хотя коэффициент рождаемости в странах региона постепенно падает, в целом совокупные показатели роста населения все равно растут неуклонными темпами. В Узбекистане, к примеру, число рождений на одну тысячу населения снизилось с 35 в 1991 г. до 19-20, т.е. в 1,8 раза. Аналогичная картина в Таджикистане. Тем не менее, общая численность населения все равно растет. Так, только в одном 2016 г. общая численность населения Узбекистана выросла за год на 444 тысячи человек или на 1,5%, а в последние 5-6 лет ежегодный прирост населения составлял в пределах 410-440 тысяч.
Повышению рождаемости способствует сохраняющаяся высокая доля сельского населения. Так, в Узбекистане, эта доля только росла в постсоветский период, с 60% в 1991 г. до 64% в 2007 г., что идет в разрез с общемировой тенденцией к снижению доли сельского населения.
В Таджикистане на протяжении последних лет доля сельского населения остается еще более на высоком уровне – 73%. Что это означает? Сельские жители склонны к более высокой рождаемости, чем горожане, - таковы их установки и жизненные планы, здесь более сильны патриархальные устои. Так, по данным социологических опросов последних лет, в среднем сельская семья планирует заводить 4-5 детей, в то время как городская – двоих-троих.
Конечно, в реальности далеко не все те, кто отмечен в данных статистики сельскими жителями, фактически проживают на селе. Огромное число молодых сельчан выезжают в Россию и Казахстан на заработки, но там они заняты в основном малоквалифицированными видами труда, что только консервирует патриархальные устои и не приводит к ускорению урбанизации.
Наконец, третья проблема – это явное отсутствие политической воли на государственном уровне решать вопросы водосбережения, привлекать к обсуждению этой проблемы гражданское общество. А общественности есть что обсудить, ведь к старым проблемам добавляются новые, скажем, проблема глобального потепления.
Так, исследование Межправительственной группы по изменению климата (Intergovernmental Panel on Climate Change), действующей под эгидой ООН, показывает, что с начала ХХ-го столетия общая температура в регионе Центральной Азии возросла на 1-2% и что следует ожидать в предстоящие десятилетия дальнейшего повышения температуры еще на 2-4%. Это, согласно исследованию Всемирного банка, может привести уже в ближайшие 20 лет к падению совокупного валового внутреннего продукта на 11%. Наиболее негативно повышение температуры скажется на состоянии сельского хозяйства. Так, согласно прогнозам, к середине нынешнего столетия из-за таяния горных ледников речной сток в бассейне реки Амударья уменьшится на 30% по сравнению со средним стоком последних 10 лет. При этом весной будут наблюдаться наводнения, а во время жарких летних месяцев в вегетационный период - засуха.
Готовы ли страны региона к этому сценарию? Имеют ли вообще об этом сценарии адекватное представление? Обсуждается ли он в прессе, в академических кругах? По крайней мере, признаков широкого обсуждения в обществе не видно. А какие страны прежде всего заинтересованы в этом обсуждении? Конечно, прежде всего те, у кого наблюдается наибольший недостаток водных ресурсов, то есть Казахстан (его южные районы), Туркменистан и Узбекистан. Но что мы видим на практике?
Согласно автору журнала Nature Olli Varis, Туркменистан потребляет примерно 5,5 тыс. кубических метров воды на душу населения, что является самым высоким показателем в мире. Это в четыре раза больше, чем, например, в США, и в 13 раз больше, чем в Китае. Узбекистан и Кыргызстан, потребляющие примерно по 2 тыс. кубометров воды на душу населения, стоят в мировом рейтинге расточителей водных ресурсов на 4-м и 5-м местах соответственно. Таджикистан с Казахстан расположились на 7-м и 11-м местах соответственно. Вывод очевиден: именно страны низовий рек Амударья и Сырдарья непростительно расточительны в расходовании воды. Для решения этой проблемы нужны не маниловские планы поворота сибирских рек, на что делали ставку руководители страны в поздний период существования СССР, а продуманный государственный подход на национальном уровне, который бы не диктовал, что надо делать, а учитывал интересы разных стейкхолдеров и создавал адекватные стимулы. Наконец, нужна политическая воля исполнять задуманное.
Проблемы регионального сотрудничества
Казалось бы, недостатка внимания к проблеме рационального использования водных ресурсов за последние пару десятилетий в регионе не было. В Центральной Азии созданы и функционируют ряд национальных и региональных учреждений, к примеру, Международный фонд спасения Арала, Межгосударственная координационная водохозяйственная комиссия Центральной Азии, а также Научно-информационный центр при нем. Осуществлен и продолжает осуществляться ряд проектов, финансируемых международными донорами, такими как Швейцарское, Германское, Американское агентства международного развития, ООН, Всемирный банк, Азиатский банк развития, Евросоюз и т.д., создан ряд информационных ресурсов и баз данных, например, портал CAWATER.info. То есть, финансовых средств и интеллектуального потенциала достаточно, чтобы эффективно решать проблему. Однако с эффективностью что-то не получается.
Пора задаться вопросом, а какова отдача от всех этих начинаний и проектов? Есть ли какие-то индикаторы успеха? Думаю, многие с хода назовут хотя бы такой важнейший индикатор, как состояние Аральского моря, которое в пору его относительно полной заполненности водой считалось четвертым в мире с точки зрения площади водной поверхности. Сегодня положение с Аральским морем уже катастрофическое.
По имеющимся данным видно, что по состоянию на 2016 г. исчезло 90% процентов водной поверхности Аральского моря. Спрашивается, а чем все последние десятилетия занимался межгосударственный Фонд спасения Арала? Ведь начинал он свою деятельность еще в то время (в 1993 г.), когда в Арале еще сохранялось 50% от былой водной поверхности, если за исходную точку брать 1968 г. Указанная тенденция усыхания Арала говорит только об импотентности этого межправительственного органа, призванного спасти Аральское море, но не справившегося с поставленной задачей. На практике мы видим прямо противоположное тому, для чего создавался Фонд.
При этом высыхание Арала произошло не по естественным, а по антропогенным причинам, в результате хозяйственной деятельности, главным образом из-за экстенсивного развития сельского хозяйства, о чем я сказал выше. Получается, что фонд и его миссия были уже изначально обречены, поскольку Узбекистан и Туркменистан ничего не хотели менять в своей экономической политике.
Примерно то же, что и про Фонд спасения Арала, можно сказать и о других межгосударственных институтах, которые в постсоветский период создавались в регионе Центральной Азии. Ни один из них так и не состоялся с точки зрения реализации их заявленной миссии, главным образом потому, что уровень взаимодействия и сотрудничества между странами региона остается на низком уровне. Причем не получается сотрудничества между двумя группами стран, тех, которые находятся в верховьях главных рек региона и не испытывают недостатка воды, и тех, которые находятся в низовьях основных водных артерий. К первой группе стран относятся Кыргызстан и Таджикистан, значительная доля территорий которых находится в высокогорье, а ко второй – Казахстан (южные районы), Туркменистан и Узбекистан, отличающихся засушливым климатом и значительной площадью степей и пустынь.
Посмотрим, как распределены водные ресурсы между этими группами стран. Так, на Кыргызстан с Таджикистаном приходится 85% годовой циркуляции воды рек и водоемов в районе Аральского моря (район бассейнов рек Амударьи и Сырдарьи), оставляя 15% остальным трем странам. В расчете на душу населения в первой группе стран приходится 6 тысяч кубических метров воды в год, в то время как во второй группе - 304, то есть в 23 раза меньше. Казалось бы, такое неравномерное распределение водных ресурсов диктует сотрудничество между двумя группами стран в целях более рационального распределения.
Однако, вместо того, чтобы договариваться друг с другом о рациональном распределении водных ресурсов, страны региона все более отдалялись друг от друга, ограничиваясь периодическими декларациями о сотрудничестве. Более того, в регионе сложилась перманентно-конфликтогенная обстановка, которую можно квалифицировать как своего рода холодную войну между отдельными соседями. Красноречивое свидетельство этому - порой несдержанная риторика лидеров государств в адрес друг друга (главным образом, со стороны покойного Ислама Каримова), периодически вспыхивающие пограничные конфликты, блокирование трансграничных транспортных коммуникаций, наконец, не прекращающийся спор на повышенных тонах относительно распределения водных ресурсов.
Наибольшая напряженность наблюдалась до недавнего времени между Узбекистаном, с одной стороны, и Кыргызстаном и Таджикистаном, с другой. В чем суть конфликтной ситуации? Главным образом в том, что каждая из сторон обладает определенными преимуществами, позволяющими использовать эти преимущества в качестве рычагов давления друг на друга, чем они и пользовались в полной мере. Так, Узбекистан обладает запасами газа, в то время как Кыргызстан и Таджикистан не имеют достаточных запасов ни нефти, ни газа, чтобы обеспечить свои внутренние нужды. Этим Узбекистан часто пользовался в целях шантажа, частично из-за задержек оплаты, частично - по политическим причинам, а в последнее время - чтобы не допустить строительства и эксплуатации в этих странах крупных гидроэнергетических сооружений, которые, по мнению узбекского правительства, позволят этим странам шантажировать Узбекистан путем регулирования стока воды в страны низовья рек Амударья и Сырдарья.
В ответ на газовый шантаж Узбекистана и желая развивать свой сектор энергетики, причем с расчетом на экспорт электроэнергии, Таджикистан и Кыргызстан сделали ставку на строительство крупных гидроэлектростанций, которые требуют значительных инвестиций для строительства крупных водоемов и высоких дамб.
Кыргызстан продвигает два крупных гидроэнергетических проекта на горной реке Нарын, спроектированных еще в советское время. Более крупный из них и требующий больших финансовых инвестиций – это Камбарата-1, с высотой дамбы в 275 м. Второй проект - менее масштабный и дорогостоящий, это Камбарата-2, с высотой дамбы в 60 м. В 2007 г. Кыргызстан возобновил строительство обеих гидроэлектростанций, но из-за отсутствия серьезного интереса у международных инвесторов проекты продвигаются очень медленно. Относительно более успешно продвигается строительство Камбараты-2, где уже в 2010 г. был запущен один из трех запланированных гидроагрегатов, что позволило выйти на выработку электроэнергии на 60% проектной мощности.
Особо горячий спор развернулся между Таджикистаном и Узбекистаном по поводу решения Душанбе разморозить и дать ход проекту строительства Рогунской ГЭС, который тоже был разработан, когда еще существовал СССР, и начал реализовываться в 1986 г. с проектом строительства дамбы высотой 335 метров и установкой шести гидроагрегатов. Как и камбаратинский проект, рогунский тоже был заморожен в начале 90-х годов из-за недостатка средств и гражданской войны 1992 – 1997 годов. В 2010 году таджикские власти объявили кампанию по продаже акций Рогуна, но привлекли таким образом всего 120 миллионов долларов. Несмотря на трудности с привлечением инвестиций, президент Рахмон настроен решительно довести проект до конца, видя в нем путь к достижению энергетической независимости страны и повышению ее экспортного потенциала. Сразу после смерти Ислама Каримова, главного оппонента проекта, Имомали Рахмон дал команду по началу возведения плотины Рогуской ГЭС.
При Каримове Узбекистан развернул широкую кампанию на региональном и международном уровнях против кыргызского и таджикского проектов, особенно против последнего, чтобы не допустить строительства высоких дамб, которые позволят Кыргызстану и Таджикистану накапливать в крупном количестве стоки воды в водохранилищах на реках Нарын и Вахш, и тем самым, по его мнению, наносить ущерб бесперебойной подаче воды в мелиоративные сети страны в летний период. На словах, главный аргумент узбекских властей заключается в утверждении о высоком риске прорыва самой высокой в мире плотины, воздвигнутой в зоне высокой сейсмичности. Для разрешения спора таджикская сторона в 2010 г. заключила соглашение со Всемирным банком о проведении независимой международной экспертизы проекта строительства Рогунской ГЭС. В 2014 г. были оглашены итоги экспертизы, согласно которой строительство ГЭС, как она была спроектирована в советское время, то есть с высотой дамбы до 335 метров возможно при условии некоторых технологических изменений. Однако Узбекистан с выводами комиссии не согласился, заявив, что никогда не поддержит этот проект.
Однако, по моему мнению, суть разногласий состоит в следующем. Если в советское время со стороны Москвы осуществлялся надзор и соблюдение баланса в распределении энергетических ресурсов в масштабах региона, при котором, с одной стороны, устанавливался график и квоты для спуска воды из водохранилищ, находящихся на территории Кыргызстана и Таджикистана, а с другой - Узбекистан обеспечивал эти страны газом, то в постсоветский период каждая сторона стала тянуть одеяло на себя, тем самым нарушив ранее установленный баланс. Поставки газа соседям стали идти с перебоями, особенно в зимнее время. В свою очередь, Кыргызстан и Таджикистан стали по максимуму спускать воду из своих водохранилищ в зимнее время для выработки дополнительной электроэнергии. Это стало приводить к затоплению населенных пунктов и перезаполнению водоемов на территориях Узбекистана и южной части Казахстана, в результате чего меньше воды оставалось для спуска в летнее время, когда нужда в водных ресурсах в странах низовий рек максимальна.
Чтобы не допустить реализации проекта строительства Рогунской ГЭС, помимо дипломатического давления, Узбекистан стал прибегать к методам экономической блокады, начав с Таджикистаном железнодорожную войну. В 2011 г. был взорван мост в Сурхандарьинской области Узбекистана, по которой пролегал железнодорожный пусть из южных районов Таджикистана (г. Курган Тюбе) через территорию Узбекистана (через г. Термез) в третьи страны СНГ. Вполне очевидно, что мост был подорван узбекской стороной, чтобы лишить соседнюю страну возможности использовать Узбекистана как транзитную территорию для своих составов.
Как мы видим, сложился нездоровый климат межгосударственных отношений на региональном уровне, что, конечно, никоим образом не способствует предотвращению водного кризиса. Со смертью Ислама Каримова наметилось некоторое потепление отношений между Узбекистаном, с одной стороны, и Кыргызстаном и Таджикистаном, с другой, стороны стали чаще встречаться друг с другом, разбирать накопившиеся проблемы. Но пока не ясно, насколько устойчивым будет этот процесс межгосударственного диалога, приведет ли он к преодолению климата взаимного недоверия и презумпции злонамеренности соседей, а в конечном итоге – к договоренности об установлении и поддержании на практике регионального водно-энергетического баланса.
Достижение этой цели является своего рода испытанием для суверенитета стран региона. Ведь суверенитет заключается не в том, что «творю, что хочу» относительно национальных ресурсов и территорий, а в том, чтобы распоряжаться своими правами и своим правом собственности ответственно, принимая в расчет взаимосвязь и взаимозависимость интересов всех соседей по региону.
Правила комментирования
comments powered by Disqus