Водно-энергетические споры вокруг Рогунской ГЭС затихли, но пока рано считать ситуацию урегулированной
В ноябре 2018 года в Таджикистане в присутствии президента страны Эмомали Рахмона был запущен первый агрегат Рогунской ГЭС. Событие, имеющее не только энергетическое, но и политическое звучание. Долгое время строительство гидростанции было одним из главных раздражителей во взаимоотношениях Таджикистана и Узбекистана, косвенно влияя на весь Центрально-Азиатский регион. Более того, из-за категорического нежелания Ташкента видеть Рогунскую ГЭС построенной проблема была вынесена и на международный уровень: Узбекистан инициировал экспертизу проекта, которую профинансировал Всемирный банк. Опасение Ташкента вызывал масштаб водохранилища ГЭС и высота плотины в 335 метров. В последнее время ситуация, кажется, стала меняться, критических оценок из Ташкента пока не слышно. Но решена ли проблема? Насколько объективно обоснованными были претензии к проекту? Как дальше может складываться судьба Рогунской ГЭС, плотина которой, если ее достроить до проектной высоты, станет самой высокой в мире? Эти вопросы Expert Kazakhstan задал эксперту по энергетической безопасности, профессору Университета Нархоз Фарходу Аминжонову.
Между первой и второй
— В последнее время проект редко упоминался в новостях, и вот — запуск. Правда, пока только одного агрегата при первой очереди плотины высотой 70 метров. Был ли он плановым или Душанбе поспешил использовать определенный политический момент?
— Фактически плана и не могло быть, учитывая историю Рогуна. В июле 2014 года Всемирный банк опубликовал свой финальный отчет по экспертизе проекта. Там говорилось, что Рогунская ГЭС в принципе не представляет угрозы для Узбекистана и что наиболее экономически выгодной его версией является работа ГЭС при дамбе в 335 метров. Но Ислам Каримов не согласился с этими выводами, заявив, что в документе не учтены все последствия проекта для стран низовья, особенно для Узбекистана. Строительство так и не было возобновлено: по условиям соглашения от 2007 года, когда все заинтересованные страны согласились на проведение Всемирным банком оценки проекта, строительство замораживалось до тех пор, пока отчет банка не будет принят всеми. Ташкент его не принял, и строительство не возобновили. Так было до смерти Ислама Каримова, когда Рахмон начал стройку явочным порядком. Надо признать, в Душанбе удачно использовали ситуацию, когда для Ташкента вопрос Рогуна был, мягко говоря, не в числе первоочередных. Никаких претензий со стороны Узбекистана не последовало. Наоборот, говорилось даже о возможности подключения к проекту через покупку части пакета акций Рогуна. Это было бы самым лучшим вариантом, так как дало бы возможность изначально формировать работу Рогуна так, чтобы учитывались интересы всех сторон.
Фото: RUS.OZODLIK.ORG
— Но, коль скоро проект еще далек от окончательной реализации и политическая ситуация вокруг него способна меняться, стоит вспомнить суть былых претензий Ташкента к Рогуну.
— Ташкент поднимал две проблемы. Первая — техническая: угроза разрушения дамбы высотой 335 метров в случае мощного землетрясения и выплеска огромной массы воды в низовья бассейна Амударьи. Комментируя это, надо заметить: строго говоря, такая угроза теоретически существует не только в отношении Рогуна, а всех гидротехнических объектов региона, в том числе Нурекского резервуара и Сарезского озера. Но, по данным инженеров, работающих на строительстве Рогуна, небольшие землетрясения не страшны дамбе, они даже укрепляют ее, так как дамба каменно-насыпного типа, как и на однотипной по технологии Нурекской ГЭС, построенной более сорока лет назад. Обе ГЭС проектировали еще в советские времена, оснований не доверять аргументам проектировщиков и инженеров нет. И узбекская сторона может эти вопросы проверить, тем более что Узбекистан являлся одним из участников проекта Всемирного банка по оценке влияния Рогуна.
Вторая угроза — возможный дефицит воды для лежащего ниже по течению Узбекистана. Но Таджикистан на первом этапе проекта будет забирать то количество воды, которое, в принципе, ему принадлежит по квотам соглашений по разделу воды реки Амударья и Алматинскому соглашению, подписанным еще в 1999 и 2002 годах. И даже эту воду он будет спускать для производства электроэнергии, иначе зачем она ему? Если Душанбе и Ташкент смогут договориться по этому вопросу, а они уже на этом пути, то проблема снимется. Таджикистан будет покупать у Узбекистана электроэнергию в зимний период — соглашение на этот год подписано, на следующий, видимо, также будет. А в вегетационный период Таджикистан будет спускать достаточные объемы воды для увеличения своего энергетического экспорта в Афганистан и тем самым обеспечивать потребности узбекского сельского хозяйства.
Серьезные проблемы могут появиться тогда, когда Рогун будет построен полностью, с дамбой в 335 метров, и начнется его полномасштабное заполнение. Но это будет через 5–7 лет. Если вообще будет.
— В чем причина сомнений? Считаете, что Ташкент вновь озвучит свои претензии? Или это вопрос инвестиций?
— Причин несколько. Есть неявный политический аспект: президент Рахмон превратил Рогун в свой главный проект, что можно охарактеризовать фразой типа «мы строим Рогун, построим и заживем очень хорошо». Рогунский проект несет функции мобилизации и сплочения нации вокруг лидера, и с этой точки зрения он должен длиться по возможности дольше.
Но главный вопрос, конечно же, деньги. По соглашению, которое Душанбе подписал в прошлом году с итальянской компанией Salini Impregilo, строящей Рогун, финальный этап — доведение станции до проектной мощи — будет стоить 3,9 миллиарда долларов. Их еще надо найти. Предыдущий этап строительства больших денег, в принципе, не требовал, ведь дамбу начали строить еще в советские времена. Теперь иначе. Где Таджикистан возьмет необходимые финансы, это открытый вопрос. Объявлено, что правительство выпустит евробонды на 500 миллионов долларов. И из Ташкента была информация, что Узбекистан может подключиться к строительству Рогуна, скорее всего, путем приобретения части вышеуказанных евробондов. Но конкретных шагов на сегодняшний день нет. Так что это открытый вопрос. Внешних инвесторов у проекта сейчас нет.
От конфликта к взаимной выгоде
— Правильно ли говорить, что позиция Ташкента в отношении Рогунского проекта претерпела в последние два года по известным причинам серьезную эволюцию?
— Да, но сегодня сложно сказать, что все проблемы решены и Узбекистан теперь прямо поддерживает Рогун. Скорее, дело в том, что эту тему не поднимают в широком информационном пространстве. Во времена Ислама Каримова Рогун позиционировался в республике как серьезная внешняя угроза. И это, как мне представляется, принималось обществом от элиты до простого народа. При новом президенте отношение к Рогуну на политическом уровне изменилось радикально. Во время визита в Душанбе в 2017 году Мирзиёев заявил, что почти все важные и крупные проблемы между двумя странами решены. Естественно, Рогун не мог не входить в перечень этих проблем. Но на структурном уровне еще очень многое предстоит сделать.
— А чем объяснить эту эволюцию? Очевидное предположение, что предшествующая позиция официального Ташкента по Рогуну во времена первого президента содержала очень много субъективизма…
— Скажу так. Многие политики считают, что у их страны на внешнеполитическом уровне должны быть неприятели и должны быть друзья. Таджикистан для Ташкента, к сожалению, относился к первой категории. Новый лидер, видимо, еще не определился с приоритетами во внешней политике и поэтому старается с соседями поддерживать добрые отношения. Рогун в этом контексте не мог не стать одним из важных предметов. И эта ситуация приводит к тому, что сегодня проект активно обсуждается, созываются комиссии, заседают рабочие группы, но в информационном пространстве Узбекистана о проекте почти не говорят. Здесь нужно посмотреть на ситуацию с энергообеспечением Узбекистана. Он в 1990‑х был энергоизбыточной страной, и этот факт определил внутреннюю и внешнюю энергетическую политику страны. В 2009‑м Ташкент вышел из региональной электроэнергетической системы, считая, что Узбекистан самодостаточен, ни от кого не зависит и другим странам нужен более, чем они ему. Но сегодня ситуация иная. Инфраструктура устаревает, потери в системе растут, новые мощности вводятся очень медленно. Крупных газовых месторождений, кроме как на Устюртском плато в Каракалпакстане, в постсоветское время открыто не было. Нефти потребляется больше, чем добывается, газ потребляется почти весь. В плане гидроэнергетики Узбекистан зависит от Таджикистана. Так что хорошие отношения и сотрудничество с соседними странами — это ключевой вопрос для безопасного функционирования энергетической системы страны. Президент Мирзиёев это очень хорошо понимает, поэтому сразу начал сотрудничать с соседями. Заключены соглашения с Кыргызстаном и Таджикистаном о поставках электроэнергии в летний период. Также дано согласие для транзита электричества из Туркменистана через Узбекистан для рынков Кыргызстана, Таджикистана и Казахстана.
Перспективны поставки электроэнергии из Таджикистана в Узбекистан. Это обоюдно выгодно, это восстановление того, что было в советские времена и в 1990‑е годы, когда мы работали все вместе в рамках единой региональной электроэнергетической системы. Тогда Узбекистан покупал у Таджикистана летом 1–1,5 миллиарда киловатт-час, а зимой почти столько же продавал.
— По какому тарифу продает Таджикистан электроэнергию сейчас? И сколько может стоить электроэнергия с Рогуна?
— По действующему соглашению тариф на экспортируемую в Узбекистан электроэнергию не будет отличаться от внутренних тарифов Таджикистана. Это как бы жест доброй воли. Цена электроэнергии с Рогуна, вероятно, будет выше, чем нынешняя. Себестоимость вырабатываемой в Таджикистане электроэнергии составляет менее 2 центов за киловатт-час, но это электричество со станций, построенных еще в советское время. Тариф с Рогуна будет включать и возврат инвестиций. Но даже с учетом этого Узбекистану будет выгодно экспортировать электроэнергию с Рогунской ГЭС.
— Получается, что реализуемый сейчас первый этап Рогунского проекта объективно не только не конфликтогенный, но и взаимовыгодный? Причем и в электроэнергетическом, и в политическом планах. Но если Таджикистан на нем не остановится, а будет строить дальше, до проектной мощности?..
— Я считаю, что объективно, вне различных политических контекстов, это было бы выгодно для всего региона, включая и Узбекистан, с водохозяйственной точки зрения. Известно, что изменение климата очень влияет в нашем регионе на процесс таяния ледников. Чем больше таяние, тем больше образуется воды, которую сейчас в условиях отсутствия крупного резервуара все мы используем неэффективно, порой вынужденно сбрасывая. Есть оценки, что через 20–30 лет объем воды в Сырдарьинском и Амударьинском бассейнах сократится, в зависимости от вариантов, на 10–30 процентов. Если сейчас Рогун не будет построен и не начнет заполняться водой (а срок полного заполнения оценен в 16 лет), то потом попытки сделать это в условиях обострившегося ее дефицита уже точно приведут к серьезному конфликту со странами низовья. А Рогунское водохранилище позволит сохранять гидроресурсы, которые можно будет использовать в засушливые годы. Например, через механизм гидробалансирования, используя возможности двух крупных водных резервуаров — Рогуна и Нурека. Таджикистан сможет спускать воду с Нурека в ирригационный период — весной и летом, когда она необходима в Узбекистане, при этом производить электроэнергию. А в зимний период воду можно спускать с Рогуна, который, как известно, выше Нурека по течению. Это даст возможность опять же производить электроэнергию, заполняя этой водой Нурек. Так можно сбалансировать общие интересы, исключая возможность серьезной конфронтации.
— Если все столь очевидно взаимовыгодно, то вокруг Рогуна, да и, пожалуй, вообще сотрудничества в энергетической сфере, вообще не должно быть никаких трений. Но хотя ситуация сейчас, конечно, лучше, чем несколько лет назад, вряд ли ее можно назвать бесспорной.
— Есть важный момент. В этих вопросах нужна координация, своевременное информирование друг друга о своих планах. Эту тематику почему-то часто любят «привязывать» к вопросам суверенитета, вроде «почему мы должны жертвовать нашим суверенитетом?!». Была характерная история в 2009 году, когда ташкентская газета «Правда Востока» опубликовала несколько статей, где говорилось, что Таджикистан, построив у себя внутреннюю линию электропередачи с севера республики на юг, поставил под удар интересы Узбекистана. На самом деле Душанбе никого не поставил под удар, но то, что он не скоординировал небольшой проект с Узбекистаном, который являлся частью единой региональной энергосистемы, стало поводом для Ташкента выйти из системы. Отсутствие координации по Рогуну может привести к чему-то подобному. Для нормального функционирования и развития проекта будет достаточно небольшой двусторонней рабочей группы. И здесь было бы очень хорошо, если бы Узбекистан выкупил таджикские евробонды на 500 миллионов долларов. Это бы гарантировало координацию и сотрудничество. Неизвестно, найдутся ли на это деньги, но мне кажется, если да, то выкуп будет осуществлен. Рогун будет запущен, это уже не вопрос. Сейчас не 1990‑е годы, когда Таджикистан во многом был зависим от Узбекистана, и последний это демонстрировал. Но, будучи в свое время изолирован Узбекистаном, Душанбе доказал, что может самостоятельно выживать. И Ташкент потерял серьезный рычаг влияния. Попытки препятствовать строительству Рогуна сегодня обойдутся дорого всем сторонам.
Сейчас есть понимание того, что сотрудничество по проекту на уровне региона необходимо. И, я думаю, оно будет развиваться. Главное, чтобы никто не давил никакими долгосрочными механизмами и соглашениями, как было при единой региональной системе. Об этом очень рано говорить. Предыдущий такой опыт как раз оказался негативным. Очень хорошо, что мы все начинаем работать вместе на основе не бартерной системы, а финансовых транзакций, определяя закупаемые объемы текущим спросом и предложением, а не долгосрочными контрактами. Сейчас это сотрудничество идет на двусторонней основе, но если присмотреться, то можно увидеть в нем региональную тенденцию.
По-соседски и не очень
— В рамках этой тенденции нельзя не коснуться Туркменистана, как известно, лежащего в самом низу Амударьинского бассейна. Как отражается на его интересах Рогунский проект?
— По тем же соглашениям конца 1990‑х и начала 2000‑х Узбекистан и Туркменистан могут потреблять из общего стока Амударьи по 22 миллиона кубометров воды. Фактически в последние годы они потребляют, соответственно, 28 и 29 миллионов кубометров. Причина в том, что Таджикистан в верховьях бассейна не может удерживать эту воду, но сможет, когда построят Рогун. И договариваться по этому вопросу Душанбе, Ташкенту и Ашгабаду придется. В экспертной среде есть мнение, что это может нанести урон интересам туркменского сельского хозяйства. Но, думаю, им удастся договориться — это ведь в той или иной степени авторитарные государства. Элиты к этому, на мой взгляд, сейчас расположены, а в авторитарных режимах, если лидеры договорятся, остальное не имеет значения.
— Уж коли разговор о Рогунском проекте выводит на региональный уровень, то нельзя не затронуть и Кыргызстан, хотя и не связанный прямо с Рогуном. Может ли этот проект как-то повлиять на эту страну?
— Если Рогунскую ГЭС достроят и смогут обеспечить ее взаимовыгодную работу для Душанбе и Ташкента, то, вероятно, Бишкек активизирует усилия по строительству первой Камбаратинской ГЭС-1. Хотя эти два крупнейших проекта расположены в разных водных бассейнах, Амударьинском и Сырдарьинском, но суть конфликта вокруг них похожа. Она в опасениях Ташкента, что Таджикистан и Кыргызстан, страны верховьев речных бассейнов, будут забирать много воды и возникнет ее дефицит для узбекского сельского хозяйства. Для Ташкента раньше было более выгодно поддерживать конфликтную обстановку, чем идти на сотрудничество. Но опасения нельзя назвать надуманными: если начнут забирать воду и Рогун, и Камбарата, то Узбекистан может попасть в сложную ситуацию. Нехватку воды в Амударьинском бассейне Ташкент может компенсировать за счет большего потребления из Сырдарьинского, но при запуске Камбараты это уже будет невозможно. Это вызовет серьезные проблемы, и Узбекистан в отношении Камбараты может занять жесткую позицию. Кроме того, Камбарата затронет и интересы Казахстана, усложнив работы по восстановлению Аральского моря. Есть планы увеличить высоту плотины на Северном Арале на 10 метров, если проект реализовать и заполнить резервуар водой, то это будет одна треть от объема воды в старом Арале, до его высыхания. Это огромный объем, и строительство водного резервуара на Камбарате будет влиять на эти планы.
Я оптимистически отношусь к перспективам Рогунской ГЭС. Ее реально строят, пути назад нет, договариваться о соблюдении взаимных интересов придется, и это вполне реально. А вот относительно Камбараты у меня нет такой уверенности — там большой конфликтный потенциал.
— Вряд ли Бишкек останавливают такие соображения, причина того, что Камбарату не строят, — в отсутствии инвесторов…
— Да. У Таджикистана с Рогуном была специфическая ситуация. Жесткая позиция Узбекистана по отношению к проекту поставила страну в сложное положение: отсутствие альтернативных источников электроэнергии очень сильно повлияло на всю экономику страны, на энергобезопасность Таджикистана. В Кыргызстане не может быть такой ситуации: благодаря поставкам электроэнергии из Казахстана такого сильного кризиса, как в Таджикистане, там не было. Рогунский проект для Таджикистана необходимость, страна без него просто не выживет. Это процесс, который уже начался, и назад пути нет. Строительство Камбаратинской ГЭС-1 не начато, и, я думаю, Узбекистан не позволит ему начаться — через разные механизмы, диалоговые площадки… Не даст, как раньше в отношении Рогуна, международным инвесторам подключиться к проекту, чтобы профинансировать хотя бы начало этого проекта.
— По этой причине российские участники после многих лет присутствия в Камбаратинском проекте в конце концов ушли из него? Решили не ссориться с Ташкентом?
— Причина, скорее, в том, что у них не было возможности для инвестирования. Но на самом деле проблема глубже и лежит в геополитической плоскости. Я не думаю, что в Москве были реально заинтересованы в строительстве Камбаратинской ГЭС-1 или каскада Верхне-Нарынских станций. Это был просто способ быть частью очень чувствительной водно-энергетической ситуации в Центральной Азии, присутствовать в ней, представлять себя медиаторами в проблемных отношениях стран региона. Но строить эти объекты они не собирались.
— Тогда логично было бы не уходить, а затягивать начало проектов дальше.
— Это было уже невозможно. Тем более после того, как президент Атамбаев поставил вопрос ребром. И в финансовом вопросе договориться российская и кыргызская стороны не смогли. Тут можно вспомнить историю со строительством Сангтудинской ГЭС-1. Ее построили на российские инвестиции, и пока эти средства не вернутся, российская сторона получает 75 процентов прибыли от реализации электроэнергии. Такие же условия предлагались и по Рогуну. Если бы Таджикистан согласился, то срок погашения инвестиций составлял бы около 50 лет. Российские условия для Душанбе были неприемлемы. Сейчас, как мне кажется, растет вероятность прихода в эти проекты — и в Таджикистане, и в Кыргызстане — Китая. Технически это станет возможным по мере строительства в Китае современных высокоскоростных линий электропередачи между Синьцзяном и восточными регионами страны. В случае их соединения с энергосистемой Кыргызстана и Таджикистана станет возможным экспортировать произведенную на их станциях электроэнергию во внутренние провинции Китая.
Правила комментирования
comments powered by Disqus