Астана задалась целью навести порядок в отечественной исторической науке, что представляется как очередная попытка сформу лировать национальную идеологию. Только с помощью более современного конструктивистского инструментария
В этом году на первой июньской неделе одновременно со всех исторических факультетов казахстанских вузов пропало руководство. Факт сам по себе примечательный, ведь начало июня — пора защиты выпускных работ в университетах, когда в аттестационной комиссии собираются декан, заведующие кафедрами, а иногда и приглашенные из других вузов профессора. У не посвященных в тему даже появилось подозрение, что ученые мужи исчезли по случаю юбилея какого-нибудь прославленного собрата.
На самом деле беспрецедентное согласованное исчезновение истфаковского руководства объяснялось делом государственной важности: историки поехали (а более именитые полетели) в Астану, где 5 июня проходило расширенное заседание Межведомственной рабочей группы по изучению национальной истории РК. То, что на заседании прозвучит нечто значимое и определяющее, было понятно уже из большого по меркам сообщества отечественных профессиональных историков количества приглашенных. И действительно, главный спикер мероприятия — госсекретарь РК Марат Тажин — в своем выступлении выдал такой густой набор тезисов, который редко достается историкам и после иных президентских посланий.
Основная задача, поставленная перед профессиональным сообществом,— модернизация реальной методологической базы исследований в области национальной истории. Решать ее предлагается (как и в модернизации остальных сфер жизни) заимствованием передового западного опыта. Фактически г-н Тажин сформулировал основные черты модели нового казахстанского исторического конструктивизма, в которой Акорда заинтересована на ближайшие 5–10 лет. Об основных чертах, потенциале и рисках этой модели и пойдет речь в настоящей статье.
Сочинения на заданные темы
Один из замечательных представителей русской и советской исторической науки начала XX века, Михаил Покровский, создавший несколько фундаментальных работ (кстати, дореволюционных), впервые марксистски переосмысливавших историю России, запомнился широкому кругу интересующихся историей совсем не своими теориями, а лишь фразой одного из докладов в конце 1920-х, где историк клеймил имперскую историографию. Дескать, буржуазная «история ничего иного, кроме политики, опрокинутой в прошлое, не представляет». Спустя полвека постмодернисты, доказав, что таковы «не только буржуазная, а любая», откажут исторической науке в научности начисто. С тех пор история (лучше сказать: исторический нарратив — интерпретация историком информации о прошлом) не представляется ничем иным, как инструментом конструирования воображаемых сообществ в наиболее распространенной их форме — форме национального государства.
Национальное государство, помимо права на насилие, имеет еще один инструмент легализации самого себя: право на идеологию, которая базируется на мифологизации ряда исторических событий. Тут нужно подчеркнуть, что исторический миф — это не выдумка; это, скорее, интерпретация направленности событий в контексте некоего воображаемого процесса. И естественно, что направленность эта меняется, исходя из целей и задач интерпретатора.
К примеру, в историографии России последнего столетия деятельность новгородского князя Александра Ярославича, прозванного Невским, воспринимается не как политика средневекового удельного князя с соответствующими задачами, а как чуть ли не первого евразийца (по-видимому, после Аттилы), давшего отпор военно-политической и культурно-идеологической экспансии Запада, в то время как на Востоке им же был обеспечен прочный союзный тыл. Весьма скромные по масштабам и значению Невская битва и Ледовое побоище, данные Александром, затмили более крупные и значительные битвы с крестоносцами — Саульскую 1234-го и Раковорскую 1263 года. Александр Невский (которого большинство наших современников знает как образ, воплощенный актером Николаем Черкасовым в одноименном патриотическом фильме 1938 года) стал «именем России» в период очередного обострения антизападничества.
История Казахстана такими фигурами изобилует не меньше российской: хан Младшего жуза Абулхаир возникает то как коллаборационист, то как хитроумный борец за независимость и спаситель от этноцида. Хан Букеевской орды Джангир предстает то светочем просвещения в Степи, то душителем народно-освободительного восстания во главе с поэтом Махамбетом Утемисовым. История с интерпретацией деятельности хана Кенесары в свое время стоила исследователю Ермухану Бекмаханову карьеры. А две радикальные оценки деятельности Мустафы Чокая будоражат историков до сих пор.
И дело тут даже не в источниках, массив которых по отдельным периодам критически мал, и не в глупости историков. Просто любой исторический нарратив есть интерпретация исторической информации под влиянием воззрений и политических интересов историка и тех, кто стоит за ним. Так, государственная или официальная история может быть не менее мифологизирована, чем неофициальная. Единственное их различие состоит не в доказательности тех или иных тезисов и теорий (тут уже дело в просвещенности и вменяемости политиков): просто один вариант сконструированного нарратива на определенном хронологическом этапе согласуется с запросом власти и идет в школьные и университетские учебники, а другой — нет. Вообще, учебники истории и исторические энциклопедии — лучшие источники по истории конструктивизма на примере отдельно взятой территориальной единицы.
Напротив, демифологизированное исследование предполагает объективное критическое осмысление самой совокупности исторической информации, смыслов и знаков источника. Такие работы, как правило, издаются отдельными монографиями, которые, в отличие от школьных учебников, очень долго не теряют актуальности.
Бетон для нации
Конструированием национальной истории казахстанские власти озаботились сразу после обретения независимости. Как Демиург формирует из хаоса космос, так образованный в 1993 году Национальный совет по государственной политике начал приводить к единому знаменателю дивную перестроечную разноголосицу оценок прошлого. В итоге к 1995 году, когда правительством была принята «Концепция формирования исторического сознания в РК», историки уже имели модель национальной истории, отвечающую тогдашнему моменту. Этот вариант не особенно отличался от советского (первая каноническая история Казахстана была написана еще в 1940-х, а отдельные авторские работы появились на десятилетие раньше): интересующиеся могут сравнить академическую «Историю КазССР» с изданной в 1990–2000-х «Историей Казахстана» — заметные изменения по понятным причинам коснулись лишь тома, где описывается колониальный и советский периоды; что еще удивительнее — некоторые статьи в этих разделах в разных изданиях писали одни и те же авторы.
Красной линией через концепцию проходила идея непрерывной истории казахского народа и примкнувших к нему позднее других этносов на территории Казахстана (естественно, в текущих границах, закрепленных в конце 1930-х) — от сако-скифских племен до декабрьских событий 1986 года. При этом провозглашался отход от идеологических догм, прежде всего советских. Годом позже появилась «Концепция формирования государственной идентичности РК». «Стратегической тенденцией в развитии государственной идентичности является становление в перспективе государства-нации»,— открыто констатировалось в документе. В 1999 году вышла книга президента «В потоке истории», где был изложен «краткий курс» истории Казахстана — официальная версия отечественной истории, в которой особое внимание уделялось трагическим и героическим страницам биографии многонационального народа. Народа — хозяина страны, где сохраняется гражданский мир, межконфессиональная стабильность и ширятся добрососедские отношения с соседями. Реинтерпретация существующего на момент распада СССР варианта национальной истории в целом закончилась к началу 2000-х. Происходил этот процесс в условиях, когда к всегдашней проблеме историков — дефициту источников — прибавился дефицит средств. Но вскоре дела в экономике пошли в гору, и у правительства появились деньги на исторические исследования. Как и всегда в РК, вопрос распределения средств на культурно-исторические изыскания был решен через создание госпрограммы, получившей название «Культурное наследие» и переросшей в национальный проект.
Задачи программы вполне укладывались в логику созидания национальной истории: заполнение белых пятен (для чего требовалось расширить круг источников, проводя новые археологические изыскания и вводя в оборот интересующие отечественных историков документы из иностранных архивов), а также реконструкция части архитектурных памятников и проведение тематических культурно-массовых мероприятий. Еще одна задача — создание кинокартин, пропагандирующих национально-историческое наследие внутри страны и за рубежом.
По итогам трех этапов проекта с 2004 по 2011 год было потрачено свыше 10 млрд тенге. Правда, и результаты получились значительные: отреставрированы 78 памятников культуры (в том числе и за рубежом — вроде мавзолея и мечети Бейбарса в Сирии), проведено около 70 исследований, введено в оборот около 5 тыс. исторических документов, выпущено свыше 500 книг, снято 20 документальных фильмов, проведено 200 мероприятий. Окончание программы не означало окончания масштабного финансирования историков: средства на исследования с загранкомандировками шли по линии вузов, археологи окормлялись в областных департаментах культуры.
Не прошло и двух лет, как из Астаны историкам опять ставят перспективные задачи. «Нам нужно продолжить работу по формированию исторического сознания нации,— отметил президент в стратегии “Казахстан-2050”. — Всеказахстанская идентичность должна стать стержнем исторического сознания нашего народа». Позднее он развил свой тезис: «Наше восприятие истории должно быть цельным, позитивным и объединять общество, а не разделять. Чтобы поднять на должную высоту национальный дух, надо четко осознать, какова наша реальная история, культура, религия. Национальная история казахов, их этногенез должны рассматриваться как единый неразрывный процесс на протяжении тысячелетий. В этом контексте современный Казахстан закономерно предстает одним из ключевых исконных наследников великих степных цивилизаций».
Учиться истории настоящим образом
Именно эту установку и развил на июньском собрании Марат Тажин. Он представил программу исторических исследований, инициированную президентом — «Народ в потоке истории» — как наше оружие в мировой войне всех против всех за сохранение исторической памяти. В связи с этим ставится три блока важнейших задач. Во-первых, «создание условий для качественного скачка исторической науки Казахстана на базе передовой методологии и методики». Г-н Тажин покритиковал достижения отечественных историков, которые стыдно предъявлять даже на первом километре от госграницы. Методологические ориентиры для него — результаты двух революций, произошедших в исторической науке в прошлом веке. Первая из них — смещение угла зрения с политической истории и истории героев на социальную, повседневную историю, в историю ментальности, микроисторию (чем занимались первые три поколения французской школы анналов). Вторая (судя по словам спикера, воспринять ее плоды мы пока не готовы) — так называемый «постмодернистский вызов» истории, поставивший под вопрос адекватность самих принципов получения исторической информации. Например, американский исследователь Хейден Уайт даже раскрыл всю гамму вполне себе литературных художественных средств и форм, применяемых историками в создании нарративов. Уайт, Фрэнк Анкерсмит и ряд их коллег вывели историю за грань научных дисциплин.
Второй фронт работы — «расширение горизонтов национальной истории казахов, формирование нового исторического мировоззрения нации». Это фактически продолжение работы, начатой в рамках «Культурного наследия», с учетом изменившейся среды: с «этапа состоявшегося государства» и «с высоты современной науки», избегая дихотомической и узкоэтнической трактовки событий (особенно XX века).
Третий участок — «осмысление двух десятилетий новейшей истории Казахстана». «Нам нужно изучать новые темы. Среди них — тройной транзит как отличительная особенность переходного периода нашего государства и общества; система государственного менеджмента и стратегического управления; социально-политические процессы на каждом из пройденных этапов государственного строительства; новая социальная структура общества; влияние глобализации на национальную культуру и многие другие актуальные темы»,— перечислил г-н Тажин, прибавив: «Серьезного научного осмысления требует наша, казахстанская модель государственного строительства, роль личности главы государства на новейшем этапе национальной истории».
Конечно, предлагаемая Маратом Тажиным концептуальная модель породит множество конструктов. Только в идеале это конструкты уже более сложные, искусные и грамотные, чем те, которые находятся в общественном сознании сегодня.
Гордость и ревизия
Причин, по которым в Акорде вспомнили о необходимости наведения порядка в исторической науке, можно найти с десяток — или не найти ни одной. Смотря откуда смотреть: из-за архивных папок, текстов лекций и планов семинаров или из окна президентской резиденции.
С точки зрения рядового историка в действительности проблемы, перечисленные г-ном Тажиным,— это не проблемы, а скорее отеческие нравоучения сыну, заболевшему пневмонией из-за отсутствия теплой одежды. Настоящие проблемы историков (в равной степени это относится к большинству отечественных ученых) сосредоточены на бытовом, а не методологическом уровне.
Начать надо с того, что в результате перипетий 1990-х у нас были разрушены практически все научные школы: много специалистов уехало из страны, заметная часть поменяла профиль. В школе же главное — преемственность. В науке и преподавании остались кадры, которым по разным причинам попросту некуда больше идти. Из года в год падает качество исторического образования: из-за низких пороговых баллов при поступлении истфаки заполняют студенты, не прошедшие на юрфак или в институты силовых ведомств; в профессию идут немотивированные люди.
С небольшим лагом от этого процесса ухудшается качество всего профессионального сообщества, которое пытается держать марку практически без притока молодой крови. Справедливости ради надо сказать, что материальное обеспечение труда историков в последние несколько лет начало улучшаться, что стимулирует позитивные качественные подвижки. Однако эффект пока еще довольно слабо заметен, и в исторической науке по-прежнему слишком много случайных людей. Что уж действительно нужно сейчас историкам — новые гранты на серьезные в методическом отношении (и как можно менее политизированные) исследования; дебюрократизация и последовательное разгосударствление науки. Тогда есть надежда, что лет через 10 на смену ленивым историкам придут деятельные.
Из Акорды, вероятно, все видится иначе. В 1990-х перед исторической наукой был поставлен ряд политических и специальных задач, которые до сих пор не решены. Во-первых, историки должны были сформулировать проблему национальной, гражданской идентичности, сделав действующим лицом истории казахстанца. Однако история Казахстана, начинающаяся с древности, предполагает объектом не гражданина РК, а представителя титульного этноса. Дилемму попытались решить обыкновенным для РК образом: создать структуру. Несколько лет назад появился Институт истории государства и выдвинуто предложение начать историю Казахстана с 1991 года. Естественно, на кафедрах и в отделах древней и средневековой истории Казахстана это встретили, мягко говоря, настороженно. «Казахстанская идентичность», о которой говорит президент (избегая ранее раскритикованного определения «казахстанская нация»), раскалывается по двум главным швам: этнически, религиозно. Казахстанская историческая наука пока что не выдает крепежей и для Общества всеобщего труда.
Помимо политических вопросов к историкам, возникают и чисто управленческие: объем выделяемых средств растет, а заметных открытий по-прежнему нет, если не считать археологической серии «золотых людей» — находок драгоценных украшений в могильниках раннего железного века. Немаловажно, что при обсуждении концепции «Народа в потоке истории» специалисты первым делом заговорили о качестве школьных учебников: при огромных затратах на этот товар его качество (как стилистика, так и логичность и форма повествования) остается неоправданно низким.
Худого бы не вышло
Какой же эффект получат основные заинтересованные стороны процесса от внедрения программы? Историки получат финансирование исследований: новые поездки, новые знакомства, новые источники — все это не только развивает людей индивидуально, но и способствует обмену идеями, кооперации исследовательских центров. Но нет уверенности, что исследователи, которых сегодня критикуют за методологическую отсталость, завтра не постараются найти способ воспроизвести старые наработки и использованные в них подходы. К этому добавляется нерешенная проблема коррупции в распределении госсредств на исследования.
Астана использует программу для решения уже перечисленных идеологических задач. Правда, практика показывает, что в демократических государствах, на какие мы ориентируемся, эти проблемы нерешаемы. Поскольку, как уже заметно, результаты исторических изысканий в рамках программы будут регулярно освещаться в медийном пространстве, это освежит общественно-политическую повестку дня. А широкий круг интересующихся историей получит пищу для размышлений и дискуссий в Facebook.
Оптимист скажет, что отечественная история стоит перед революцией и золотым веком, а скептик заметит следующее. Акорда оформила запрос историкам: нужен сервильный по отношению к нынешней власти и героизированный по отношению к народу, самостоятельный по отношению к внешним силам дискурс. Пока историки могут обеспечить только первую часть запроса: со всех сторон сразу после выступления госсекретаря пошли комплиментарные отзывы на озвученные тезисы, а чаще — пересказ его мыслей, сдобренный суждениями вроде «очень своевременно» и «историческая наука как раз в этом и нуждается». Безусловно, г-н Тажин выразил массу ценных и актуальных мыслей. Неприятно другое. В нашем демократизирующемся обществе ни у кого не возникает смущения от того, что государственный чиновник ставит перед историками политические задачи. К примеру, он призывает «с научных позиций проанализировать ряд аспектов в деятельности лидера Казахстана» (далее в речи идет панегирик лидеру нации). С научных позиций — значит объективно. Но о какой объективности может идти речь, когда сотрудник госучреждения будет давать оценку деятельности действующего политика, лидера провластной партии и главы пирамиды власти, которая стоит над исследователем?
Если подходить к теме еще более скептически — ситуацию можно расценить как первый шаг внедрения «исторической политики» (см. подробнее «Нам грозит историческая политика?»), когда сначала политики ставят историкам государственнические задачи, а затем происходит смещение в сторону конкретной политической силы. Учитывая авторитарный характер нашей власти и узость интеллектуального пространства, принцип объективности из исторической науки может выветриться надолго.
Впрочем, если в итоге историческое сообщество действительно изменится именно так, как надеется г-н Тажин, то через 20 лет уровню наших социальных наук будут завидовать даже европейцы. Однако опыт показывает, что проще перепрыгнуть с одного конъюнктурного потока на другой, чем переосмыслить свои взгляды, тем более поведение
Правила комментирования
comments powered by Disqus