Различая легитимность правовую и политическую

Очередные выборы президента Узбекистана, которые состоятся 24 октября 2021 года, являются шестыми по счёту прямыми президентскими выборами в постсоветском Узбекистане и вторыми для Шавката Мирзиеева. Президентом он стал в 2016 году – формально в результате выборов в декабре того же года, но фактически сразу после кончины Ислама Каримова в конце августа (по официальной версии 2 сентября). Тогда, в начале сентября 2016-го, роль временно исполняющего функции президента страны, согласно Конституции (статья 96), должен был взять на себя спикер Сената Олий Мажлис Нигматилла Юлдашев. Но последний, далеко не тяжеловес в правящей элите страны, предсказуемо дал самоотвод в пользу одной из политически более влиятельных фигур. 

А такими влиятельными фигурами на тот момент были трое – премьер Шавкат Мирзиеев, зампремьера Рустам Азимов и глава Службы национальной безопасности Рустам Иноятов. Именно в этом треугольнике и решался вопрос о том, кто будет следующим президентом. Подковерную борьбу за президентское кресло тогда выиграл Шавкат Мирзиеев, поддержанный Рустамом Иноятовым, за спиной которого была самая всемогущая структура страны, де-факто государство в государстве. Кроме того, Мирзиеев получил поддержку хокимов областей, среди которых Мирзиеев, сам в прошлом областной хоким, пользовался большей поддержкой и популярностью, нежели Азимов. Наконец, далеко не последнюю роль в этом вопросе сыграла закулисная поддержка Кремля, который был против кандидатуры Азимова, считавшегося там прозападной фигурой.

Как обычно это бывает в практике смены авторитарных политических режимов, новый лидер страны в скором времени разделывается не только с бывшими соперниками, но даже и с людьми, которые привели его к власти. Сначала, в июне 2017 г., теперь уже бывший претендент на трон, Рустам Азимов, был удален с поста заместителя премьер-министра и вообще из правительства, а в начале 2018 г. за ним последовал и Рустам Иноятов, которого отправили в отставку с должности Председателя СНБ, дав качестве утешения должность президентского советника и место в Сенате.

Таким образом, с правовой точки зрения сама фактическая смена власти в сентябре 2016 года носила не вполне легитимный характер. Дело было, однако, поправлено и окончательно оформлено в правовом плане в результате президентских выборов в декабре 2016 года, хотя сами выборы никоим образом нельзя назвать свободными, справедливыми и по-настоящему конкурентными. Как и в прошлом при Исламе Каримове, в качестве номинального альтернативного кандидата на выборах тогда были «назначены» фигуры третьестепенного значения в управленческой иерархии Узбекистана, полностью подконтрольные фактическому правителю страны и его окружению – ими стали лидеры трех «карманных» партий, представленных в парламенте. Такие «альтернативные» кандидатуры, сыграв свою бутафорскую роль, потом становятся предметом насмешек в обществе, особенно в социальных сетях. Текущие выборы следуют примерно по тому же сценарию.

Хотя избрание Шавката Мирзиеева в качестве президента не носило в 2016 г. легитимный характер с точки зрения правовых норм выборной демократии,  он, однако, стал быстро набирать очки в плане легитимности политической, объявив и начав осуществление курса в сторону некоторой, хотя и ограниченной политической и экономической либерализации жизни в стране, заработав в итоге имидж реформатора, и в качестве такового, в отличие от предшественника, став рукопожатым в правящих кругах Запада.

В чем же эта либерализация выразилась

В экономической сфере был взят курс на переход к реальному рыночному механизму. Ранее этот переход тормозился Каримовым, который придерживался приоритета жесткой централизации и прямого административного контроля над экономическими процессами в стране. Мирзиеев же провозгласил и действительно начал курс на поддержку частного предпринимательства. Пожалуй, первым и наиболее значимым практическим шагом в этом направлении стала либерализация политики в сфере валютного обмена и соответствующая отмена завышенного обменного курса узбекского сума. При Каримове этот обменный курс устанавливался сверху, практически лично самим президентом. В результате долгожданной реформы, хотя и произошло некоторое снижение обменного курса национальной валюты, тем не менее, благодаря исчезновению комплекса разных валютных курсов, включая официальный, теневой и биржевой, резко снизилась роль черного рынка в обмене валют и, в целом, в экономике.

Изменения в общественно-политической сфере

В политической же сфере природа правящего режима мало изменилась. Узбекистан до сих пор остается авторитарным государством, парламентские и президентские выборы проводятся для проформы, без реального выбора и подлинной политической конкуренции. Реальной оппозиции в стране до сих пор не дают ни зарегистрироваться и начать свою деятельность, ни участвовать в выборах. Лидерам существующих оппозиционных партий в изгнании так и не было позволено вернуться на родину, а попытки создать и зарегистрировать перед выборами новую партию, «Хакикат ва Тараккиёт» («Справедливость и Развитие»), были пересечены формально-легальными и неправовыми мерами, носящими репрессивный характер. В парламент, как и при Каримове, остаются допущенными только «карманные» партии, которые в свое время были созданы самими властями. Что говорить о партиях, если даже ограничения на регистрацию неполитических неправительственных некоммерческих организаций, введенные еще Исламом Каримовым в 2004-2007 годах, до сих пор не отменены.

Однако определенные изменения в общественно-политической сфере все-таки произошли. Прежде всего была ослаблена цензура в сфере средств массовой информации. Местная пресса, немного осмелев, стала публиковать материалы, которые при Каримове были бы пресечены политической цензурой. Вместе с тем, хотя сравнительно с каримовскими временами сфера СМИ и интернет стали более свободными, а граждане стали смелее высказывать в социальных сетях критические замечания в адрес властей, свобода слова и прессы в полноценном ее виде так и не наступила, а в последнее время даже участились случаи репрессий в отношении некоторых журналистов и блогеров. Кроме того, Узбекистан с точки зрения свободы интернета остается на одном из самых последних мест на постсоветском пространстве: по итогам доклада Freedom House за 2021 год, страна остается в ряду стран по этому показателю, набрав 28 баллов из 100 возможных.

Другим значительным изменением в общественно-политической сфере стало освобождение из тюрем узников совести и ряда религиозных граждан, осужденных при режиме Ислама Каримова по политически мотивированным, сфабрикованным делам. Однако политические заключенные, как правило, были освобождены по амнистии или по истечению сроков тюремного заключения, а не в результате полноценной реабилитации и, соответственно, без предоставления денежной компенсации за нанесенные моральные и физические страдания. В этом смысле нельзя говорить о том, что справедливость полностью восторжествовала в отношении бывших политических узников. Более того, в застенках до сих пор томятся более двух тысяч религиозных граждан, осужденных по политическим статьям.

Международные наблюдатели приветствовали решение Мирзиеёва от 2 августа 2019 года закрыть колонию строгого режима в поселке Жаслык Кунградского района Каракалпакстана, печально известную жестоким обращением и пытками над находящимися там заключенными, многие из которых были осуждены по политическим статьям. Однако по состоянию на апрель 2021 г. она так и не была полностью закрыта. В ней до сих пор содержатся лица, осужденные на пожизненный срок, что говорит о том, что за позитивными решениями властей Узбекистана, связанными с правами человека, далеко не всегда следует их неукоснительное исполнение.

Наконец, важнейшим достижением с точки зрения прав человека, стал очевидный прогресс в искоренении системы принудительного труда в хлопковом секторе. Ранее узбекские власти публично отрицали наличие в стране практики принудительного труда. Лед тронулся при правлении Мирзиеева. Выступая с трибуны Генеральной ассамблеи ООН в сентябре 2017 года, он, наконец,  публично признал наличие проблемы и выразил готовность решить ее в скором времени. Действительно, в том же году узбекские власти прекратили в массовом порядке отправлять школьников на сбор хлопка в осенний сезон. Несколько позже перестали отправлять студентов колледжей и университетов, а потом и врачей с учителями.

Однако полностью искоренить систему принудительного труда так и не удалось. Эта практика сохраняется, в частности, в виде массовых поборов денег у государственных служащих и частного сектора для найма сезонных рабочих, что можно квалифицировать тоже как форму принудительного труда.  

Кроме того, для решения проблем в хлопковом секторе правительство выбрало далеко не самую лучшую меру: решениями сверху стали создаваться так называемые хлопково-текстильные кластеры, по одному в каждом сельскохозяйственном районе. В этих кластерах ключевая роль была отведена текстильным компаниям, которые теперь должны заключать договора с фермерами о поставке хлопка-сырца. В прошлом такие договора фермеры заключали с государственными пунктами по заготовке хлопка-сырца и хлопкозаводами.

Проблема с новообразованными кластерами, однако, заключается в том, что, во-первых, они, как и государственные хлопкозаводы в прошлом, остаются монополистами в каждом отдельно взятом районе и, тем самым, способны диктовать свои условия фермерам, например, заниженные закупочные цены. При этом такой новоявленный монополист действует связке с местными хокимиятами, которые так и не были освобождены правительством от обязанностей заботиться о заготовке хлопка-сырца. Во-вторых, ряд этих кластеров был создан в офшорных зонах, причем с непрозрачной структурой собственности, что породило серьезное и обоснованное подозрение в том, что по крайне мере часть из них создана самими чиновниками или лицами, близкими к власти. 

Изменения во внешней политике

Определенные позитивные изменения произошли и во внешней политике, особенно в отношении соседей по Центральноазиатскому региону. Если при Каримове взаимоотношения Ташкента с Кыргызстаном и Таджикистаном оказались близкими к состоянию холодной войны, то Мирзиеев стал быстро наводить с ними мосты, налаживать дипломатические связи, усиливать экономическое сотрудничество. Стали решаться накопившиеся за прошлые годы проблемы в пограничной сфере, чреватые межгосударственными конфликтами, как это, к примеру, имело место недавно на кыргызско-таджикской границе. Во многом, благодаря стараниям узбекских дипломатов и при очевидной поддержке Мирзиеева, была проведена демаркация большей части узбекско-кыргызской и узбекско-таджикской границ, стали решаться проблемы анклавов, ситуация вокруг которых стала источником межгосударственной напряженности.

Вместе с тем, по сравнению с каримовским режимом, Узбекистан под руководством Мирзиеева стал проявлять бо́льшую слабость в отношении нео-имперских притязаний Москвы, сдавая свои позиции или находясь на грани их сдачи в плане своего государственного суверенитета. Эти слабости проявились по крайне мере в трех вопросах:

• заключении невыгодной и экологически рискованной для Узбекистана договоренности с Росатомом о строительстве атомной электростанции в Джизакской области, решение о котором явно продавливалось Кремлем и не являлось инициативой самого Ташкента;
• колебаниях Ташкента по вопросу о вступлении в Евразийский экономический союз, служащий для Москвы не только для экономического сотрудничества с партнерами по региону, но и для продвижения своих далеко идущих политических целей;
• сдаче под контроль российских бизнес-структур и лиц, ассоциированных с ними важнейших активов, в том числе в нефтегазовой отрасли, причем по сомнительным непрозрачным схемам, граничащим с конфликтом интересов.

Дело дошло до курьеза. Во время визита спикера российского Сената Валентины Матвиенко, после ее беседы тет-а-тет с Мирзиеевым, она вдруг объявила во время последующей встречи со спикером узбекского сената о якобы договоренности с президентом, что Узбекистан в ближайшее время вступит в ЕАЭС. Сам факт того, что это решение было объявлено не узбекской стороной, а российской, а со стороны президентского офиса не последовало никаких комментариев, вызвало недоумение, а также сомнения в том, а не сдает ли Ташкент свой суверенитет Москве. И только в самый последний момент, когда в начале 2019 г. ЕАЭС уже готовился принять Узбекистан в свои члены, Ташкент дал задний ход, а чуть позже подал заявку на статус наблюдателя при этой организации. Тем не менее, после всего произошедшего осталось ощущение того, что Ташкент все еще балансирует на грани утери своего суверенитета.

Новые риски в этом плане возросли в связи с событиями в Афганистане, где талибы в августе 2021 г., скорее, чем это ожидалось ранее, устранили правительство Ашрафа Гани от власти и взяли эту власть в свои руки. В связи с этими событиями и возросшей неуверенностью во всей Центральной Азии относительно своей безопасности перед лицом новых угроз с юга, Ташкент стал испытывать на себе давление, в том числе внутри страны, в пользу вступления теперь уже в Организацию договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Пока Ташкент перед этими соблазнами устоял, заявив в лице Министра иностранных дел об отсутствии намерений у Узбекистана вступать в какие-либо военно-политические блоки. Такую позицию Ташкенту удалось занять во многом благодаря весьма прагматическому подходу в отношении режима талибов, позволившему снизить риски конфликта с южным соседом.

Выбирая между легитимностью и авторитарным контролем за властью

Трудно назвать внутриполитический курс Мирзиеева реформаторским в полном смысле этого слова

Следует отметить, что в значительной степени имеющиеся слабости во внешней политике режима Мирзиеева являются отражением его слабостей в политике внутренней. Ведь сильную и уверенную внешнюю политику может позволить себе проводить государство с прочным политическим и экономическим фундаментом внутри страны. В этом плане у режима Мирзиеева остается множество проблем, связанных со все еще отсталым способом ведения государственных дел.

Несмотря на определенные позитивные изменения, о которых было сказано выше, трудно назвать внутриполитический курс Мирзиеева реформаторским в полном смысле этого слова. Этот курс можно скорее квалифицировать как недо-реформы, то есть как шаги в сторону реформ, не достигшие пока фундаментальной трансформации, без чего невозможно добиться динамического развития страны. Что же мешает политическому руководству полнее и последовательней осуществлять курс реформ? Я бы назвал два таких фундаментальных фактора.

Первое – режиму Мирзиеева, как и всякому авторитарному режиму, приходится балансировать на учете и взаимодействии двух часто противоречащих друг другу требований. С одной стороны, как всякий режим правления мирзиеевский стремится добиться своей легитимности, пусть не с правовой, так хотя бы с политической точки зрения. Имеется в виду достижение общественного доверия и подлинного согласия большинства населения страны с его правлением, чего трудно добиться иначе, как проводя успешную политику по экономическому росту и обеспечению социального благополучия в стране. Если говорить коротко, то политически-легитимным делает эффективное и справедливое правление.

Одновременно с этим, авторитарный правитель должен решать и другую задачу, а именно удерживать власть в своих руках и держать общество в подчинении. И добивается этого авторитарный правитель, как правило, методами контроля за репрессивным аппаратом, ограничением гражданских свобод, а также путем промывания мозгов населения средствами пропаганды.

Тут прослеживается определенная закономерность: чем более легитимен режим, тем меньше он может позволить себе полагаться на репрессивные и пропагандистские методы удержания общества в подчинении и послушании. И наоборот, чем менее этот режим легитимен, а это происходит в том случае, если экономика страны в плачевном состоянии, господствуют произвол властей и коррупция, тем более он вынужден полагаться на репрессивные меры и пропаганду. Соотношение между этими двумя сторонами функционирования авторитарных режимов, с одной стороны, стремлением к своей легитимности, а с другой – необходимостью обеспечить подчинение подданных, как рядовых граждан, так и элитных кругов, носит всегда динамический и изменчивый характер.

Казалось бы, если лидер страны достигает своей политической легитимности, то чего ему бояться идти на открытые и по-настоящему конкурентные выборы, чтобы на волне народного доверия быть избранным по всем правилам выборной демократии? Как правило, сам факт того, что авторитарный правитель, как это случилось и с Мирзиеевым, изначально приходит к власти нелегитимным с правовой точки зрения путем, посредством перехвата контроля над силовыми органами, опоры на них и на поддержку влиятельных кланов, а также внешних сил (в нашем случае – Москвы), то от этого пути ему в дальнейшем чрезвычайно трудно отступиться. Трудно психологически, да и влиятельные силы, поддержавшие его в свое время, сделают все, чтобы не допустить демократизации политической системы страны.

В случае падения его легитимности такой авторитарный правитель оказывается еще более обречен полагаться на репрессивный аппарат (подконтрольные полицию, службу национальной безопасности, прокуратуру, судебную систему), а также на поддержку влиятельных лиц и группировок в стране, тех, у кого реальная власть, деньги, а за спиной – широкая клиенталистская сеть. Но для того, чтобы пользоваться этими факторами удержания личной власти, авторитарный правитель должен, во-первых, на корню устранять любую возможность появления политических конкурентов, а также взамен на поддержку со стороны репрессивного и бюрократического аппарата, а также со стороны своей собственной патронажной сети удовлетворять их ожидания.

А эти ожидания элементарно сводятся к гарантиям монополии на власть на тех или иных участках государственной иерархии и возможности конвертировать эту власть в финансовый эквивалент и контроль над активами. Именно это положение вещей и создает почву для сохранения коррупции государственного аппарата на всех уровнях политической иерархии, и именно поэтому возможности авторитарного правителя проводить полноценные реформы, особенно в политико-правовой сфере, по определению ограничены.

Рост коррупции в стране

Режим Мирзиеева не стал исключением из вышеуказанного способа достижения и удержания власти. Именно поэтому коррупционные процессы в стране, в целом, не только не пошли на спад, но в определенных сферах государственной и экономической жизни страны только усилились. В некоторых сферах почва для коррупции уменьшилась, например, как уже отмечалось выше, в сферах обмена валют и связанных с этим внешнеторговых операций. Но в других, например, в сферах гражданского строительства и управления важнейшими активами страны, масштабы коррупции возросли.

Страна стремительно движется к олигархическому капитализму, который уже давно утвердился, к примеру, в России и Казахстане. 

В вопросах коррупции Узбекистан, как и вышеупомянутые страны постсоветского пространства, ведет двойную игру. С одной стороны, под давлением западных международных институтов правительство стало принимать законодательные меры по ограничению коррупции. Так, был принят закон о государственных закупках, создано Агентство по противодействию коррупции, а с 1 января 2021 г. обещано ввести обязательное ежегодное декларирование государственными чиновниками своих доходов и имущества. 

Однако новые правовые нормы и процедуры, призванные ограничить коррупцию, часто работают в Узбекистане избирательно, оставляя без внимания и адекватных действий случаи злоупотребления властью влиятельными лицами, особенно если они входят в ближайшее окружение президента. Созданное антикоррупционное агентство действует пока робко, да и то, преимущественно в отношении государственных структур среднего и низшего уровней, не осмеливаясь затрагивать интересы лиц, приближенных к президенту. А принятие ряда других необходимых законов пока откладываются или остаются обещаниями.

Как результат, уже при правлении Мирзиеева стал возникать один коррупционный скандал за другим. Только за период с начала 2017 года был проведен и опубликован целый ряд журналистских расследований, раскрывающих коррупцию, конфликты интересов и закулисные сделки на самом высоком уровне государственной иерархии Узбекистана. Отметим только некоторые из них:

• Обнаружение активистами и журналистами строительства секретной курортной резиденции президента в горах Ахангарана стоимостью примерно в один миллиард долларов, информации о выделении которых нет ни в одном доступном общественности источнике, ни в прессе, ни в правовой базе данных.
• Увод от правовой ответственности государственных лиц, близких президенту, допустивших конфликт интересов и ненадлежащий контроль при строительстве Сардобинского водохранилища, из-за чего в мае 2020 на нем произошел прорыв дамбы, приведший к затоплению тысяч квадратных километров на территории Сырдарьинской области и в соседнем Казахстане, и, как следствие, к огромному экономическому ущербу. Выяснилось, что само строительство велось «полу-левыми» методами, с сокрытием от общества информации о соответствующих решениях правительства и выделенных суммах на это строительство.
• Строительство в столице бизнес-комплекса Tashkent-City, к которому были привлечены офшорные компании с непрозрачной структурой собственности и без наличия каких-либо значимых уставных капиталов и кредитно-профессиональной истории. Причем этим компаниям правительством были выделен ряд налоговых и таможенных льгот, а также банковские кредиты, что породило серьезные подозрения в отмывании денег.
• Выделение компании мэра Ташкента, который является приближенным к президенту, крупного 555-миллионого (в долларовом эквиваленте) контракта на производство и установку в домохозяйствах газовых смарт-счетчиков, в нарушение процедур и правил открытого тендера.
• Выявление конфликта интересов в самой президентской семье и ее родственном окружении. Оказалось, что компания родного брата зятя президента оказалась бенефициаром сумм по проекту, финансируемому из государственных средств. При этом, судя по всему, о конфликте интересов не было официально заявлено. Да и само правовое регулирование конфликта интересов в Узбекистане пока еще не принято.

Политическая культура и стиль правления, унаследованные от предшественника

Другим фундаментальным фактором, не дающим Мирзиееву достаточной политической воли идти по пути политических реформ, являются политическая культура, в среде которой он сформировался как государственное лицо, а также соответствующий автократический стиль правления. Одной из характерных черт этой политической культуры и этого стиля правления является волюнтаризм, склонность к микро-менеджменту при отсутствии достаточного внимания к вопросам стратегического характера, неумение распределить роли в руководстве страны, создавать систему сдержек и противовесов при принятии решений и контроле за их исполнением, разделять сферы политико-стратегического руководства и гражданской службы.

Как и Каримов, Мирзиеев склонен постоянно проявлять инициативу в вопросах частного и локального характера, давать спонтанные и малопродуманные указания для исполнения чиновникам среднего и низшего звеньев по каким-то объектам местного значения, разного рода популистские обещания и заявления, явно рассчитанные на пиар-цели. Одновременно, в его публичных выступлениях, как правило, отсутствует стратегический анализ, который бы позволил выявить основные проблемы и вызовы развития страны, пути их решения, сформулировал бы долговременные цели, поэтапность в их достижении, определил бы приоритеты и оценку достижений на каждом этапе, учел и согласовал бы интересы разных стейкхолдеров. Слово «развитие» вообще редко можно встретить в его лексиконе.

В его выступлениях и многочисленных вояжах по всей стране видны его искреннее стремление и лихорадочные усилия изменить экономику к лучшему, дать толчок процессам, которые приведут к процветанию страны. Однако он видимо сам мало представляет, как этого добиться. Именно поэтому показуха стала неотъемлемой частью его появления на публике. Низшие чины, видимо, учуяв его желание продемонстрировать успехи или то, что дела идут как нельзя лучше, и стали устраивать по маршруту его следования потемкинские деревни, например, в спешном порядке возводить по его импульсивным указаниям теплицы, которые потом быстро приходят в запустение. Или, из угодничества сажают в экстренном порядке саженцы елок вдоль маршрута его следования, а по окончания его визита сразу их удаляя, видимо для других подобных показушных целей. Трудно представить, чтобы он об этом не знал, ведь к местам его планируемых посещений обычно заранее отправляются лица из его администрации для надзора и подготовки к встрече.

Ставка на пропаганду и государственную идеологию

Это сочетание грандиозных планов, популистских мер, обещаний и показухи особенно проявилось накануне президентских выборов. Видимо кто-то из окружения подсказал президенту, что для наращивания политического веса ему необходима какая-то государственная идеология, которая бы обозначила некую гранд-идею, а также вытекающие из нее высокие цели и векторы развития страны. Например, что-то вроде каримовской идеологии Мустакиллик (государственной независимости, в переводе с узбекского) или лозунга о великом будущем страны.

И в этом вопросе, об идеологии, в последнее время наблюдалась определенная неразбериха, поспешная смена вех. Это особенно отразилось на том, как виделся и реализовывался проект Института исламской цивилизации. Скорее всего, первоначально Мирзиееву и его окружению виделась перспектива осторожной реинтеграции страны в исламский мир и следования модели, олицетворяемой Эмиратами. Дрейф в этом направлении соответствовал бы росту исламских и социально-консервативных настроений в обществе, одновременно оправдывая отречение от стандартов либеральной демократии. Но, возможно напуганный событиями в Афганистане, Мирзиеев вынужден был скорректировать планы относительно этого института, переименовав его своим постановлением в Научно-просветительский центр, занимающийся пропагандой идеи «Третий ренессанс — Новый Узбекистан».

О Третьем ренессансе Мирзиеев заговорил не случайно. Эта идея сродни каримовской об Узбекистане как стране с великим будущим и великим прошлым. Схожесть с этой идеей тут придает сочетание понятий ренессанса и «нового» Узбекистана. В такой идеологеме можно даже усмотреть нечто, похожее на структурную композицию идеи коммунизма, который стремился построить Советский Союз, но так в итоге и не построил. Однако тут имеется и существенная разница от коммунистической идеологии, и заключается она в том, что если в советской идеологеме досоциалистическое прошлое, скорее всего, было воплощением отрицательного, то каримовско-мирзиеевское будущее вырастает из наследия славного и великого прошлого. Это видно на примере только что воздвигнутого недалеко от Ташкента Монументе Независимости, основание которой пестрит образами героев этого славного прошлого.

Признаки кризиса правления Мирзиеева

Думаю, потуги на создание такого рода государственной идеологии можно рассматривать как фиговый листок, прикрывающий отсутствие профессионально разработанной и эффективной стратегии экономического, социального и политического развития страны через ее трансформацию. Вместо разработки такой стратегии мы видим возврат к некоторым старым практикам государственного строительства, которые утвердились при его предшественнике.

Помимо попыток создания государственной идеологии, идет возврат, хотя пока еще не в полной мере, к практике репрессий в отношении оппонентов и критиков режима. Что косвенно свидетельствует о нарастании кризиса режима правления Мирзиеева. Этот кризис вызван утерей части той политической легитимности, которую он приобрел в первые три-четыре года своего президентства, когда он действительно предпринял какие-то шаги по открытию шлюзов рыночной экономики и поддержке предпринимательства.

Однако несмотря на некоторое улучшение инвестиционного климата и условий ведения бизнеса в стране, в целом результаты усилий нового президента по итогам первых пяти лет его правления можно назвать довольно скромными. По крайне мере, прорыва в экономической сфере пока не произошло. Так, ВВП на душу населения даже уменьшился по сравнению с 2016 годом – с $2 568 до $1 686 в 2020 г. Прямые иностранные инвестиции выросли, но несущественно, с $1 663 в 2016 г. до $1 726 в 2020 г.

Трудности последних полутора лет, конечно, можно отнести к пандемии, от которой экономически пострадали многие страны мира. Ситуацию могли однако спасти, но не спасают довольно большие золотовалютные резервы страны, образованные во многом благодаря тому, что в стране добывается до 100 тонн золота в год. По состоянию на 1 июня этого года эти резервы составляли $35,52 млрд. К сожалению, этот потенциал размывается огромным и стремительно растущим внешним долгом, который на сегодня сравнялся по своему размеру с имеющимися золотовалютными резервами.

Так, по состоянию на 1 июля 2021 года объём совокупного внешнего долга Узбекистана достиг 35,9 млрд долларов, увеличившись только за последние полгода на 6%. При этом правительство так и не отчиталось перед обществом, на что был потрачен этот долг, на что расходуются золотовалютные резервы. Проблема тут состоит не только и не столько в размере долга, сколько в непрозрачности государственных расходов, в том, что средства зачастую расходуются бездумно и расточительно, без должных экономических расчетов, и, судя по всему, в результате закулисного лоббирования со стороны разных влиятельных групп интереса.

По имеющейся информации, золотовалютные резервы тратятся на не на самые важные цели – например, на строительные работы в жилищно-офисном комплексе, на разного рода помпезные объекты (например, на строительство объектов Института исламских цивилизаций, возведение Монумента Независимости, обустройство огромного парка «Новый Узбекистан»), на создание сверхдорогой курортной резиденции президента, или на производство газовых счетчиков в домохозяйствах и т.п.

Вместе с тем, пока не видно, чтобы правительство предпринимало достаточные меры по радикальному улучшению инвестиционного климата в стране, для чего необходимо было бы прежде всего устанавливать открытые и прозрачные правила игры и гарантии защиты инвестиций и имущественных прав инвесторов от произвола чиновничества. А это, в свою очередь, зависит от прогресса в установлении верховенства закона и проведении административной реформы. Ни того, ни другого пока, к сожалению, пока не наблюдается. Крупные дела и сделки в Узбекистане по-прежнему совершаются за закрытыми дверями, часто при наличии откатов и трансакций через офшорные зоны. А суды все еще принимают решения, следуя так называемому телефонному праву.

Чувствуя, что укрепить свою легитимность не удается, в первую очередь, в виду тех самых коррупционных процессов и практики кумовства, о которых говорилось выше, режим Мирзиеева все чаще стал прибегать к старым каримовским методам обеспечения лояльности населения и служащих госаппарата – методам пропаганды, принуждения и закручивания гаек. Характерно, что в предвыборных речах Мирзиеева так и не были обозначены планы дальнейших структурных реформ. Вместо этого мы услышали обещания неких радужных результатов его правления, которые будут достигнуты в отдаленном будущем.

Обещано, что к 2030 году ВВП на душу населения достигнет 4 тысяч долларов, то есть, вырастет в 2-3 раза, что предполагает ежегодный примерно 10-15-процентный рост ВВП. Обещано также сокращение бедности минимум в 2 раза к 2027 году.  При нынешнем положении вещей, текущих тенденциях и имеющемся качестве административной системы этот прогноз выглядит совершенно нереальным, если не сказать маниловщиной.

Пока трудно предсказать, по какому пути пойдет дальше режим Мирзиеева, усилится ли и дальше откат от курса реформ, или же эти реформы будут продолжены, пусть и в урезанном виде. Наиболее вероятен, на мой взгляд, последний вариант – ограниченные реформы, мало затрагивающие основы системы и стиль правления. Если это так, то ситуацию в стране вновь можно будет квалифицировать как недо-реформы, или реформы в одних сферах и стагнация или даже откат в других. И это был бы далеко еще не самый худший сценарий. В качестве худшего стал бы все-таки третий – полный возврат к модели, схожей с каримовской.

Некоторые международные наблюдатели все-таки надеются, что хотя бы к концу второго президентского срока Мирзиеев не будет идти на третий срок, подстраивая для этого законодательство страны, как это неоднократно делал ранее Каримов. Считаю эти надежды напрасными, неоправданными иллюзиями. С высокой вероятностью можно утверждать, что скорее всего он пойдет по стопам авторитарных лидеров России и Казахстана, чью модель олигархического капитализма Мирзиёев уже взял на вооружение. Из этой перспективы и следует исходить как гражданскому обществу Узбекистана, так и международным стейкхолдерам, настраиваясь на длительный период оказания давления на режим изнутри и извне, в целях подлинной трансформации страны.

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram