Добралась, наконец, до меня книга Айнаш Мустояповой «Деколонизация Казахстана», которую в январе этого года я пообещал прочитать и прокомментировать. В сравнении в ранее рассмотренным интервью, содержание ее книги оказалось куда более забористым. Если кратко — ядрёная русофобия.
Я не люблю это понятие, в силу его нечеткого определения и приложения его ко всему подряд. Однако, именно книга Мустояповой позволяет лучше понять, что это такое. В данном случае, русофобия — это политика лишения русских какого-либо права исторического голоса, какого-либо права выражения своих интересов.
Мустояпова развивает целую теорию деколонизации истории, которую она полагает важнейшим способом обеспечения независимого национального развития Казахстана и формирования единой гражданской нации, «... одним из важных маркеров которой является общая история» (с. 9).
Далее она много говорит об искажениях истории и о необходимости их преодоления. Действительно, искаженные представления об истории — это хорошо известный порок исторической литературы. В особенности Мустояпова настаивает на том, чтобы услышать голос «Другого», то есть оппонента: проигравшего, колонизированного, эмигранта и т. д. (с. 74). Наконец, она пишет: «Наша задача — принять все, без исключения, без цензуры, чтобы избежать дальнейших манипуляций памятью. Для нас важно не попасть в ловушку жертвы, не видеть себя в позиции жертвы» (с. 61).
Безусловно, принять историю такой, какая она была — очень полезно. Полезно также знать точку зрения этого самого «Другого», то есть оппонентов, хотя бы для того, чтобы лучше понимать ход исторических событий и те закономерности, которые определили их результат. Если бы Мустояпова составила бы систематическое исследование позиции противников, к примеру, той же царской политики или советской коллективизации, их взглядов и аргументов, то такая работа была очень ценной.
Однако, вместо этого нам предлагается... все та же цензура и манипуляция исторической памятью, только теперь наоборот, с лишением русских переселенцев в Казахстан права исторического голоса, с обращением их в немого «Другого» и присвоением их голоса, с исключением их из диалога. Каким образом?
К примеру, вот таким. Говоря о земледелии, русском и казахском, Мустояпова пишет: «Считавшие нормой крепостное право, на протяжении веков не сумевшие решить проблему неурожаев и голода в России, колонизаторы уверовали, что они могут принести в Степь свет цивилизации и благоденствие» (с. 104). Хороший такой «диалог» выходит, если сразу поставить клеймо, а потом рассуждать о том, как поливное казахское земледелие превосходит русское пашенное земледелие. Не стану сейчас погружаться в экономические подробности, а скажу лишь, что русское пашенное земледелие сыграло огромную экономическую и социальную роль, хотя бы в том, что оно распространилось повсеместно. Русские крестьяне пахали и нечерноземные почвы, и черноземные, пахали и в тайге, и в лесостепи, и в степи; пахали везде, от Архангельска и Туруханска на севере до Сырдарьи и юге, от Прибалтики на западе до Дальнего Востока. Оно, может, и было малоурожайным, зато приспособилось почти ко всем встреченным русскими крестьянами природно-климатическим условиям и везде давало хлеба. Казахские же земледельцы никуда от своих речек и выведенных из них канав так и не ушли. Может быть, чтобы принять историю, надо для начала признать экономическую роль русского крестьянства, оказавшую влияние в том числе и на казахов?
Или вот, в разделе «Кто нам поднимал промышленность?» Мустояпова выводит мысль, что промышленность до революции поднимал почти исключительно иностранный капитал, при Советской власти — иностранные концессии, ленд-лиз в военное время, немецкие репарации. Она пишет: «Советский Союз не имел ученых и технические кадры такой квалификации, которые могли бы работать на германском оборудовании, с технической документацией, продолжать научные исследования и технические разработки» (с. 219). И в Казахстане, по мнению Мустояповой, в промышленности работали в основном казахи, потом заключенные и военнопленные: «В свете даже очень кратко изложенного миф о том, что «русские казахам промышленность подняли, фабрики и заводы построили» нелеп. Техническая, интеллектуальная составляющая была обеспечена Западом, человеческие ресурсы — сначала по большей части самими казахами, позже — заключенными, военнопленными, депортированными и др.» (с. 223). И города по ее изложению будто бы состояли из бараков и землянок, а городские дома стали возводить лишь военнопленные (с. 227), да и вообще, города стали строить в Казахстане лишь в 1960-е годы для рабочих, присылаемых по оргнабору (с. 230). Мол, казахи лишь при независимости покупали квартиры, продавая скот.
И так далее, и тому подобное. Мустояпова пишет потом: «Следует «позволить другим быть», уважать их инаковость, прекратить попытки присваивать их голос, включать их в свою историю в некоей предписанной им роли, делать их удобными для своей картины мира» (с. 258). Но в свете ее отношения к русским, подобное высказывание смотрится как чистое издевательство. Свои-то призывы услышать голос «Другого» на русских она не распространяет. Русским быть она не позволяет совершенно, слышать и слушать их не хочет. Это и есть русофобия.
В итоге, весь свой деколонизаторский пафос она сама же в корне подорвала и обесценила. Совершенно очевидно, что вся ее теория деколонизации — это вранье, служащее маскировкой для идеологии окончательного изгнания русских из Казахстана, то есть для этнической чистки.
Казахи и Казахстан были, есть и будут неотъемлемой частью истории России. Так же и русские — неотъемлемая часть истории казахов и Казахстана. Если эту историческую правду отрицать, то это будет иметь для Казахстана далеко идущие последствия.
Правила комментирования
comments powered by Disqus